Приказчик без головы

– А почему бы нам не отправиться всем вместе? Я оденусь мигом! Десять минут, не более…

– Проблема не в том, что ты не одета. Свидетели, как ты знаешь, до своего выступления сидят все вместе в особой комнате. А я не хочу, чтобы Крутилин видел Марусю. Ты ведь помнишь, они с Дитцвальдом задумали гнусную комбинацию. Пусть сыграют дебют, а я им устрою эндшпиль. Поэтому приведи Марусю чуть позже. Примерно к половине первого. Крутилин к этому времени свидетельствовать уже закончит.

А-а, господи! Крутилин! Хорошо, что Диди напомнил. А еще Осетров, Челышков! Все они знают ее под разными личинами. А вдруг мужу взбредет в голову познакомить ее с Крутилиным?

Ладно, будь что будет.

– Я сделаю, как ты просишь.

И Сашенька нежно дотронулась губами до щеки мужа.

Глава тринадцатая

«Правда и милость да царствуют в судах». Эти слова из первого манифеста Александра Второго стали девизом его судебной реформы, а после гибели самодержца их выбили на здании, считавшемся ее символом.

Окружной суд Петербурга занимал целый квартал. Центральная, самая длинная его часть была вытянута по Литейному проспекту, боковые выходили на Шпалерную и Захарьевскую улицы. Для большей монументальности двухэтажное здание, словно на пьедестал, поставили на подвалы высотой в человеческий рост и по всему периметру украсили колоннами и арками.

Короток был золотой век российской юриспруденции – всего-то пятьдесят лет. До того и после суды наши руководствовались волею власть предержащих, шелестом купюр в пухлых конвертах, классовым чутьем…. В общем, чем угодно, кроме права.

Короток был золотой век русской юриспруденции. Короток и тернист! Тогдашние правоведы с титаническими усилиями преодолевали правовой нигилизм бюрократии, не нуждавшейся, как и в нынешние времена, в торжестве закона. Юристов «прижимали к ногтю», увольняли со службы, запугивали наружным наблюдением, обысками, арестами и ссылками…

Короток был золотой век русской юриспруденции. Но не стоит его идеализировать. Случались и ошибки, и несправедливости. Но именно тогда впервые за тысячелетнюю историю Руси суд перестал быть судилищем.

Короток был золотой век русской юриспруденции. В феврале семнадцатого года пьяные солдаты с матросами разгромили петербургские суды. Здание Окружного суда сгорело.

На его месте в тридцатые годы возвели мрачное серое здание НКВД. Оно тоже символ, но совсем другой эпохи…

Тарусов не спеша поднялся по главной лестнице, украшенной статуей Екатерины Великой.

Выяснилось, что слушания перенесли в так называемый первый, самый большой в Окружном суде, зал. Слишком уж много нашлось желающих присутствовать на дебюте присяжного поверенного Д. Д. Тарусова: бывшие коллеги по университету, чиновники Сената и Министерства юстиции, друзья, знакомые… Дополнительный интерес к процессу добавило участие Дитцвальда: взаимная неприязнь бывших профессоров грозила перейти сегодня в открытое противостояние.

Фердинанд Эдуардович уже прибыл. С напускной сердечностью, столь свойственной образованным и воспитанным подлецам, он поприветствовал князя:

– Дмитрий Данилович! Сколько лет, сколько зим! Очень, очень рад!

Князь нехотя пожал мягкую ладошку.

– Жара-то какая! – обмахиваясь папкой, пожаловался Дитцвальд. – Надеюсь, к часу управимся?

– К часу? – с напускным удивлением переспросил Тарусов.

Дитцвальд, уловив боевой настрой Дмитрия Даниловича, напрягся.

– Дело-то ведь ясное, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Фердинанд Эдуардович.

– Вы так считаете? – поинтересовался князь.

Дитцвальд кивнул и с беспокойством уточнил:

– А вы?

Тарусов, сделав вид, что задумался, почесал бородку, а потом вдруг с улыбочкой произнес:

– Ну конечно, ясное. К часу действительно и закончим!

– Ну слава богу! – отлегло у Дитцвальда. – Значит, успею на поезд двухчасовой. На даче-то как хорошо! Воздух там другой, будто ложкой его ешь, как сметану. И супруга, знаете-с, скучает…