Приказчик без головы

Князь достал из буфета другую рюмку, налил до краев и выпил.

– Я что-то должен вам, Поликсена Георгиевна? – спросил Дмитрий Данилович, переведя дух. Руки у него дрожали.

– Что вы, князь! Это я должна вернуть деньги, заработанные вашим нелегким трудом.

С этими словами Поликсена Георгиевна протянула купюры.

Разглядев на суде настоящего Тарусова, она чуть было не пустилась в пляс. Ее не раз выставляли за дверь, но потом все равно приползали на коленях с требуемой суммой в зубах. Однако княгиня платить не пожелала. Вот и получи за упрямство!

– Оставьте себе. И прошу вас, возьмите, – князь вытащил из потайного кармана сто рублей. – За труды, так сказать! Надеюсь, никому об этом больше не расскажете?

Живолупова понимающе опустила глаза:

– Конечно, ваше сиятельство, конечно!

– И вас о том же попрошу, Климент Сильвестрович. А теперь вынужден извиниться, должен идти! – Дмитрий Данилович обвел посетителей потухшим взглядом.

– Я тебя подвезу, Климент, – Поликсена Георгиевна встала с кресла.

– Нет уж, спасибо! – со злостью ответил Челышков. – Нелегкая тебя принесла. Я к князю по важному делу пришел. А теперь из-за тебя…

«А ведь он офицер! – вспомнил князь. – Что ж, отлично, никого посвящать не придется…»

– Останьтесь, Климент Сильвестрович, – сказал Тарусов, а вот с Живолуповой попрощался: – Всего хорошего, мадам.

– Для вас, князь, мадмуазель, – кокетливо поправила Поликсена Георгиевна. Ах, какой же этот Дмитрий Данилович экземпляр! – В вашем присутствии снова чувствую себя девицей. Первый, можно сказать, раз после смерти незабвенного супруга.

– Скорблю о его безвременной кончине, – нашелся с ответом на недвусмысленное предложение Тарусов. – Прощайте!

Когда шаги Живолуповой стихли, князь обратился к Челышкову:

– Прошу вас быть моим секундантом.

Челышков пожал плечами:

– Спасибо, конечно, за честь, однако я не дворянин.

– Прыжов тоже. Если согласны, не будем терять времени.

– А дело мое?

– Обсудим по дороге!

Выйдя на лестницу и заперев дверь, Тарусов сказал:

– Слушаю!

– Осетрова поймали.

– Молодцы, быстро! – похвалил Дмитрий Данилович.

– Понимаете… Мы с Калиной не то чтоб друзья, но… Он в околотке моем проживает, и, стало быть, инспектирую я его. Туды-сюды… Понимаете?

– В общих чертах.

– Когда в камеру Калину заводили, подмигнул он мне, мол, загляни. Хоть и не положено, я зашел. Вдруг поесть хочет или покурить? А Фомич предо мной на колени упал. Выручай, говорит, брат! Клянусь, чем скажешь, не убивал я Сидора!

– В первый момент многие отпираются. Но потом, когда следователь фактами прижмет, начинают каяться. А Осетров – мужик хлипкий. К вечеру сознается.

– Не сознается, – возразил Челышков. – Божится, что голову ему подкинули.

– Почему ему? Почему не мне? Почему не вам?

Челышков словно не слушал:

– Говорит, не виноват!

Беспокойство за судьбу приятеля вызывало уважение, однако Тарусову было не до Осетрова. Хотелось еще раз взвесить, настроиться, подобрать слова. Поступок предстоял непростой, а принятое решение, как знать, могло оказаться последним. Потому Дмитрий Данилович закруглил разговор:

– Не волнуйтесь, Климент Сильвестрович, суд разберется.

– Правильно говорите, – обрадовался околоточный. – Суд! А там Калине адвокат толковый нужен.

– А-а-а! – до князя дошло. – Хотите, чтоб присоветовал? Так, так… Спасов, конечно! Но больно дорого берет. Вот Александрович совсем не хуже, однако не так знаменит. Думаю, с ним сговориться дешевле.

– Калина вас просит.

Князь от неожиданности остановился на проезжей части Таврической улицы, которую они переходили.

– Я ослышался?

– Сказал, раз Антипа вытащили, значит, и его сможете.

– Да это анекдот, причем скверный!

– Давайте двинемся, а то под лошадь угодим.

– Давайте. – Князь перешел улицу, но, вступив на тротуар, снова остановился. – Спасибо за честь, но…

– Предлагает тыщу рублей, – перебил Челышков. – При любом исходе. А если оправдаете, еще пять в придачу.

У Дмитрия Даниловича округлились глаза. Он, безусловно, надеялся, что дела его теперь иначе потекут, но чтоб так, да столь скоро, и мечтать не мог! Вот Сашенька обрадуется…

Сашенька!

Мысли вернулись к дуэли. За этой оградой, в Таврическом саду, гуляют его дети. И человек, с которым Сашенька ему изменила. Надо ли его убивать? Счастья все одно не вернешь. А ведь может статься наоборот: не он, а Лешич продырявит ему грудь. Дети лишатся отца, а воспитывать их будет… Боже!

– Не соблазнились, ваше сиятельство? – напомнил об Осетрове Челышков.

– Я подумаю.

– Некогда, ваше сиятельство! Пока Калина в части сидит, могу вас провести, но вечером его в съезжий дом переведут, туда до окончания следствия не попадете. А Осетров до зарезу хочет посоветоваться.

Тысяча – отличный гонорарий! А на шесть… На шесть можно следующим летом отвезти детей за границу. И самому наконец побывать. Жаль, без Сашеньки! Как они мечтали о поездке… Париж, Рим, Венеция, Флоренция! Увы, теперь и в Петербурге придется жить раздельно.

Черт! Размечтался! Шесть тысяч! Как, интересно, он докажет, что Осетров невиновен, если сам припер его уликами?

– Боюсь, вынужден отказать. По этическим соображениям.