Приход ночи

— И, знаете, я, кажется, ошибался. Во всем журнале нигде не говорится о цели экспедиции. Это значит, что цель составляет секрет. Похоже, что он держит ее в тайне даже от других офицеров корабля. А корабль там в самом деле назван «Георг Г. Гронди».

— А как же иначе?

— Ну, не знаю. У меня были кое-какие подозрения насчет «Трижды Г», загадочно ответил Марк.

— Ты как будто разочарован, что капитан не солгал, — сказал Шеффилд.

— Не разочарован. Пожалуй, я чувствую облегчение. Я думал… Я думал…

Он замолчал в крайнем смущении, но Шеффилд и не пытался прийти ему на помощь. Марку пришлось продолжать:

— Я думал, может быть, все мне говорят неправду, а не только капитан? Может быть, даже вы, доктор Шеффилд. Я думал, вы просто почему-то не хотите, чтобы я разговаривал с экипажем.

Шеффилд попытался улыбнуться, что ему удалось. Подозрительность была профессиональным заболеванием мнемонистов. Они жили отдельно от остальных людей и многим отличались от них. Последствия этого были ясны.

Шеффилд весело ответил:

— Я думаю, когда ты прочитаешь про народные поверья, ты увидишь, что они могут быть совершенно нелогичными. От планеты, пользующейся дурной славой, ждут зла. Если случается что-нибудь хорошее, на это не обращают внимания, а обо всем плохом кричат на каждом перекрестке, да еще с преувеличениями. Молва растет, как снежный ком.

Шеффилд подошел к гидравлическому креслу. Скоро посадка. Он без всякой надобности потрогал широкие лямки и, стоя спиной к юноше, чтобы тому не было видно его лицо, произнес почти шепотом:

— Но, конечно, хуже всего то, что Малышка совсем не такая, как те планеты.

(«Полегче, полегче. Не нажимай. Это уже не первая попытка…»)

— Нет, ничуть, — отвечал Марк. — Те экспедиции, что погибли, были не такими. Вот это верно.

Шеффилд стоял, повернувшись к нему спиной, и ждал. Марк продолжал:

— Все семнадцать экспедиций, что погибли на планетах, которые сейчас заселены, были маленькими разведочными партиями. В шестнадцати случаях причиной гибели была какая-нибудь авария с кораблем, а в семнадцатом, на Малой Коме, — неожиданное нападение местной формы жизни — конечно, не разумной. Я помню все подробности…

Шеффилд невольно затаил дыхание. Марк и в самом деле мог рассказать все подробности. Все. Процитировать на память все сообщения каждой из экспедиций, слово в слово, было для него так же легко, как сказать «да» или «нет». И он это сделает, если ему вздумается. Мне монисты не обладают избирательностью. Это было одним из обстоятельств, которые делали невозможным их нормальное общение с нормальными людьми. По существу своему все мнемонисты — страшные зануды. Даже Шеффилд, привычный выслушивать все и не собиравшийся прерывать Марка, если тому захотелось поговорить, даже он вздохнул про себя.

— …Но это неважно, — продолжал Марк, и Шеффилд почувствовал огромное облегчение. — Они просто были совсем не такими, как экспедиция на Малышку. Это же была настоящая колония — 789 мужчин, 207 женщин и 15 детей моложе тринадцати лет. За первый же год к ним прибавилось еще 315 женщин, 9 мужчин и двое детей. Колония просуществовала почти два года, и причина ее гибели не установлена, если не считать того, что судя по их сообщениям, это могла быть какая-то болезнь. Вот в чем действительно есть различие. Но сама Малышка ничем не выделяется, — конечно, если не говорить о…

Марк умолк, как будто это было слишком несущественно и не заслуживало упоминания. Шеффилд чуть не закричал от нетерпения, но заставил себя спокойно произнести:

— А, об этом…

Марк сказал:

— Ну, это все знают. У Малышки два солнца, а у других — по одному.

Психолог чуть не заплакал от разочарования. Опять неудача!

Но что делать? В другой раз может повезти. С мнемонистом приходится быть терпеливым, иначе от него не будет никакого толку.

Он сел в гидравлическое кресло и поплотнее пристегнулся. Марк сделал то же (Шеффилд хотел бы ему помочь, но это было бы неразумно). Он взглянул на часы. Уже сейчас они, вероятно, спиралью идут на снижение.

Кроме разочарования, Шеффилд ощущал сильное беспокойство. Марк Аннунчио поступил неправильно, начав действовать согласно своему убеждению, будто капитан и все остальные его обманывают. Мне монисты нередко думали, что раз им известно огромное количество фактов, — значит, они знают все. Очевидно, это было их первейшее заблуждение. Поэтому они должны (так говорил Караганда!) сообщать свои сопоставления соответствующему начальству и никогда не должны действовать сами.

Но что означал этот проступок Марка? Он первым из мнемонистов покинул территорию Службы, первым расстался с себе подобными, первым оказался в одиночестве среди нонкомпосов. Как это на него подействует? Что он будет делать дальше? Не будет ли беды? И если будет, то как ее предотвратить?

На все эти вопросы доктор Освальд Мейер Шеффилд ответить не мог.

8