Приходи в воскресенье

Николай заторопился: завтра у него бюро горкома партии, нужно еще просмотреть кучу документов. Горкомовский «газик» уже ждал его у турбазы. Я быстро собрал свои вещи, чем немало удивил Николая, попрощался с Кривиным и, уже Забираясь в «газик», вспомнил про Мефистофеля. Но каково же было мое удивлшие, когда обнаружил своего квартиранта на брезентовой крыше машины. Хитрый кот еще раньше меня догадался, что мы сегодня возвращаемся домой.

Я вернулся в город потому, что руки мои соскучились по работе, потому что мне захотелось немедленно увидеть Юльку — мы с ней уже неделю не встречались.

С рюкзаком на плече я поднимаюсь на свой этаж. В руке у меня зачехленные удочки и спиннинг. Мефистофель, опередив меня, уже дожидается у двери. Прислонив удочки к стене, я достаю из кармана ключ, но в скважину не вставляю: из-за двери доносится музыка. Ансамбль «Ореро». Задушевно льется мелодия: «…ты стоишь на том берегу-у…»

Разбойник Мефистофель смотрит на меня, и в его зеленых глазах с расширившимися зрачками чудится мне насмешка. В квартире не только играет магнитофон, слышны мужские и женские голоса, смех. Кто-то веселится в моей квартире. Веселятся без меня, а раз так, значит, нечего мне там и делать. Я лишний.

Мефистофель подходит ко мне и со скрипучим мурлыканьем трется о мои ноги. Успокаивает, стервец!

Медленно спускаюсь вниз. Рюкзак давит плечо, удочки задевают за стену. Весной все жильцы дома вышли на субботник и посадили в сквере липы, клены, тополя. И я посадил шесть деревцев. Все они прижились, и за лето немного подросли. На ветру подрагивают тоненькие гибкие стволы, трепещет нежная зеленая листва. Где я буду в то время, когда деревья станут большими и под их сенью можно будет укрыться? Говорят, дерево растет всю жизнь. А что такое жизнь человека по сравнению с жизнью дерева? Где-то в Америке сохранилась роща реликтовых секвой. Возраст многих деревьев достигает трех тысяч лет. Тот, кто побывал в этой роще, прикоснулся к вечности…

Уезжая на турбазу, я отдал Юле один ключ. Она как-то пожаловалась, что противно домой приходить: бабка раздражает. Глупая стала и сварливая, дома только и разговоров, что о бутылке…

Я сижу на скамейке в сквере и смотрю на свои окна. Они ярко освещены. За легкими занавесками двигаются смутные тени. Даже сюда доносится музыка. Танцуют. Юлька любит включать магнитофон на полную мощность. Если это после одиннадцати, то, бывает, сосед стучит в стенку. Особенно после полуночи. Не раз без меня соседи стучали неугомонной Юльке…

Мефистофель оказался решительнее меня, он отправился домой другим путем: забрался на чердак, оттуда на крышу, с крыши на один балкон, затем на второй и — вот он уже крадется по карнизу к распахнутой форточке. Прыжок, всколыхнулась занавеска — и кот исчез в квартире, а немного погодя из подъезда выскочила раскрасневшаяся Юлька. Высокая, статная, остановилась на песчаной дорожке, разыскивая меня глазами. И вот моя Юлька легко бежит ко мне. Короткое платье щелкает по бедрам, волосы развеваются, летят вслед за ней.

— Бедный Максим, — сказала Юлька. — Вернулся домой, а там чужие люди… Тебе трудно со мной, да?

— Иногда, — ответил я. — Взгляни, какой закат.

— Мы празднуем день рождения…

— Надеюсь, не твой? — пошутил я. — А то побегу за подарком.

— Маше Кривиной стукнуло двадцать четыре… Пойдем, Максим, все тебя ждут.

— Ты иди к ним. А я здесь посижу. Полюбуюсь закатом.

— Тогда я их прогоню! — вспылила Юлька.

— Я ценю твой благородный порыв, но лучше не надо.

— Ты знаешь, кого Машка притащила с собой?

— Знаю, — сказал я. — Инженера Потапова. И еще Леню Харитонова.

— Ты все знаешь, — наклонила голову набок Юлька и взглянула на багровое небо. — А закат действительно красивый.

Я достал из рюкзача букет ромашек и васильков и протянул Юльке.

— Это Маше от меня.

— Ты можешь сам отдать.

— Иди к своим гостям, — сказал я. — Неудобно.

Юлька пристально посмотрела мне в глаза.

— Ты ведь злишься?

— Наоборот, я радуюсь, что тебе весело.

— Они мне все надоели, — отмахнулась Юлька. — В конце концов у Маши целый дом, и магнитофон есть.

«Вот именно», — подумал я, а вслух произнес:

— Не порти людям настроение.

— А ну их к черту!

Она повернулась и пружинисто зашагала к подъезду. У двери остановилась и с улыбкой добавила:

— И Мефистофель на меня рассердился… Я ему — колбасы, а он уселся на твой стол и смотрит на всех, будто сказать хочет: «Проваливайте-ка отсюда!»

— Безобразник, — сказал я.

Юлька скрылась в подъезде. Музыка смолкла, а через несколько минут вышли Маша Кривина, Леня Харитонов и еще двое мужчин. Один из них, тот, что повыше, и был инженер Потапов. Это с ним Юлька танцевала в парке. Юля гостей не провожала. Наверное, она сказала им, что я здесь, потому что все крутили головами, стараясь меня рассмотреть, но я сидел в густой тени от навеса детской площадки, и они меня не заметили. У Лени Харитонова лицо было смущенным.

Распахнулось окно на кухне, и Юлька совсем по-семейному позвала:

— Максим, иди ужинать…