Прихоть мажора (СИ)

Каким-то совершенно непонятным для него образом эта маленькая рыжая пигалице держала его бубенцы в своих крошечных ручонках. Неосознанно. И по-прежнему она не в его вкусе, ничего не изменилось, только вот почему-то смотреть он начал на нее совершенно по-новому и замечать то, что не замечал раньше.

И это ему не нравилось тоже.

Все происходящее смущало и вселяло в душу непонятную смуту.

Он расцепил пальцы и, установив локти на стол, устало провел ладонями по лицу. Шумно выдохнул.

Просто уходи и все, дурень. Беги.

— Ладно, — ударив ладонями по скатерти, поднялся. — Мне пора.

— Пора? — она растерянно моргнула. — А я чайник поставила…

Чайник?

Он перевел взгляд на аккуратный рядок вымытых чашек и увидел… кружку. Свою. Ту, которую он разбил. И которая сейчас была склеена из десятка кривых осколков.

Оставила. Не выбросила. Собрала каждый кусочек… Его чертовой забытой на ее окне кружки…

Она заметила куда он смотрит и взяла ее в руки.

— Надеюсь, ты не против, что я ее украла?

Он едва не зарычал о всего происходящего. Даже не так — завыл, долго, протяжно и горько.

Быстро подошел к ней и заключил веснушчатое лицо в свои ладони, от чего ее губы приобрели форму причудливого бантика.

— Веснушка, Веснушечка, что ж ты дурочка-то такая? Я же тебя проглочу и не подавлюсь, а потом выплюну горсточку костей, перешагну и пойду дальше. Потому что это я, я не умею, как ты… Не знаю как, понимаешь?

— Так можно же научиться.

— Можно, вопрос — надо ли.

— А вот это нужно у тебя спросить.

— Я совсем не то, что тебе нужно, это точно. У меня дрянной характер, куча загонов, дурацких правил. Я нудный, я не умею любить. И все, что ты там себе нафантазировала, этого тоже не будет. Я просто жизнь тебе сломаю, вот и все. Ты этого хочешь?

Она молчала, пристально глядя на его лицо. Где-то за спиной забурлил, а потом с тихим щелчком отключился электрический чайник, повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков из открытого окна и шумным дыханием обоих.

Она по-прежнему смотрела. И молчала. Молчала. Молчала…

— Я спросил — ты этого хочешь? — теряя связь с реальностью, переспросил он.

— Хочу.

Сердце совершило кульбит.

— Чего именно ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты остался, — доверчиво прошептала она бантиком губ, и крыша Вишневского съехала напрочь.

Сначала он поцеловал ее, снова, как и в прошлый раз, голодно и нетерпеливо. Несдержанно. Понимал ведь головой, что нельзя так с ней. Что с ней вообще никак нельзя, но продолжал исследовать руками ее хрупкое тело, разыскивая пальцами застежку платья в нелепые бабочки.

И понимал, что все, что сейчас происходит — это не только про секс. Это что-то большее. Что-то из самой глубины его циничной души, которая не умеет любить.

— Ты точно уверена в том, что делаешь? — предпринял последнюю попытку воззвать к разуму хотя бы ее, раз со своим уже попрощался.

А она ничего не ответила, только доверчиво закрыла глаза, помогая дрожащими пальцами справиться со своей чертовой застежкой…

Глава 21

Артур

Шум чужих мнений не должен заглушать внутренний голос. Придуманные правила не должны диктовать нам, как жить.

Никаких привязанностей, обещаний и девственниц.

К черту.

Вишневский повернул голову на Веснушку и ощутил такое тепло, где-то там, под ребрами с левой стороны. Там, где, как ему казалось, всегда было пусто.

Второй раз он проснулся в ее постели и как же разительно отличались эти два раза.

Он снова не чувствовал себя победителем, не ликовал, что заполучил трофей, что поставил еще одну, какую там? — дцатую галочку побед. Он понимал, что перешел этот Рубикон, все, заднюю теперь уже не дать.

Она доверилась ему. Ох, как она ему доверилась этой ночью… Смешно, но ему казалось, будто он потерял сегодня девственность вместе с ней. Ведь она тоже его кое-чему сегодня научила. И, конечно, речь шла совсем не о технике…

Он не понимал, что происходит с ним сейчас, таким дизориентированным он не чувствовал себя давно. А после близости с кем-то и подавно никогда не было терзаний: а что же теперь дальше.

А вот сейчас думал. А действительно, что дальше?

Уже завтра утром у него самолет в США. Ей предстоит тоже поступать в ВУЗ. Конечно, он не останется здесь. Конечно, она не полетит с ним…

Поторопился… Не сдержал себя в руках, проявил малодушие.

Поцеловав покрытое крошечными веснушками плечо, Вишневский поднялся с постели и отыскал на полу свои джинсы, рубашку. Аккуратно застегнул каждую пуговицу, не сводя с нее, спящей, глаз.

Он не убегал, нет, просто ему нужно было хорошо обо всем подумать. Наедине с самим собой. И принять какое-то решение.

* * *

Весь день он ощущал себя как будто пьяным. И чуть-чуть дураком. Таким — слегка приехавшим придурком, который улыбается пролетевшей мимо бабочке, солнышку, травинке.

Несколько раз он порывался заглянуть к Веснушке, узнать, как ее самочувствие и развеять сомнения, что он не сбежал — наверняка же решила так, но подумал, что и ей нужно все взвесить. И ему. Ведь в своих мыслях он тоже по-прежнему путался.