Прихоти фортуны

– Жанна, неужели это ты? Есть Бог на свете, – он воздел руки к небу. – Я, грешным делом, думал, что больше не увижу тебя.

– Милый Гийом, это действительно я, – улыбнулась Жанна.

Взгляд его устремился к черной скале.

– Ты всю ночь провела с ним?

– О ком ты говоришь?

Горбун отвел глаза, но девушка успела увидеть полыхнувшую зеленым огнем злобу.

– О колдуне.

– Успокойся, друг мой, колдун покинул наши места.

Оба смотрели в сторону, и сейчас каждый из них был одинок.

ГЛАВА 6

Прошло несколько однообразных дней. «Каторга» вновь обезлюдела, Жак Рюйи ходил мрачнее тучи, домочадцы, под стать ему, были угрюмы и неразговорчивы.

Между тем, в деревне что-то происходило. Странные наступили дни, исполненные тревог и подозрений.

С утра обитатели «Каторги» отправлялись к мессе. Жанна сказалась больной; ей была противна мысль, что там, в деревне, она встретит людей с их назойливой болтовней, любопытством, а, что еще хуже – молчанием.

В душе юной девушки происходила борьба, доселе неведомая ей. Она думала то о Диагоре, то о несчастном калеке Гийоме, о Клоде, с которым всегда было так хорошо, то вдруг зыбкими, туманными силуэтами вставали перед ней родители, и тогда острая жалость к самой себе проникала в сердце девушки, и она дышала с трудом, будто раненая арбалетной стрелой.

Какое-то время Жанна оставалась в своей тесной комнате, но пронизывающая сырость погнала ее прочь. Девушка ненадолго задержалась в кухне, где в огромном очаге с рдеющими углями чернел, подобно провалу, котел, а стены были увешаны разнообразной утварью. Присела на скамейку горбуна и вновь задумалась. На ум некстати пришлись угрозы безумной Клодины; та виделась Жанне то с огромным животом, то с растрепанными волосами, в алых лентах и красной юбке. Картины представлялись ей одна невозможнее другой, и была в них фантастическая связь с доминиканцем.

Взгляд девушки остановился на громадной бочке с вином, возвышавшейся чуть не до самого потолка. Втулка была подогнана неплотно, и красное вино капало, подобно крови из колотой раны.

Жанна поднялась и решительно направилась в общий зал харчевни с низкими каменными сводами. Все вокруг было сумрачно и глухо, тяжелые ставни плотно закрыты, солнечные лучи, проникавшие сквозь щели, делили зал на полосы света и тени.

Находиться здесь было тягостно, а в ясном осеннем дне поднимались ввысь холмы, поросшие старым дубовым лесом, с багряным вереском на склонах, где Жанна с детства чувствовала себя как дома, знала все извилистые тропинки.

Помимо солнечных стрел, полутемный зал освещался огнем очага. Тяжелые дубовые столы вдоль стен были пусты, равно как и скамьи вдоль них, и грубо сколоченные стулья. И тут Жанна увидела монаха. Облокотившись на спинку стула, он сидел перед очагом, устремив невидящий взгляд в угли. Он, казалось, был погружен в глубокое раздумье, так, что перестал замечать окружающее. Весь вид монаха являл собою величие. Багровый свет падал на его суровое лицо, длинные волосы рассыпались по плечам. В левой руке он держал обнаженный клинок острием вниз, а в правой – кусок замши.

В белом одеянии этот рослый мужчина напоминал ведуна, но его гордая осанка выдавала в нем воина и человека знатного рода. Жанна намеревалась, скрываясь в тени, проскользнуть к выходу, но монах внезапно вскочил с места, вложил сверкающий кинжал в ножны и с быстротою молнии накинул черный суконный плащ и надвинул на глаза капюшон. Такая предосторожность показалась девушке излишней. Монах сделал несколько шагов в ее направлении, остановился в глубоком раздумье и, не сказав ни слова, удалился к очагу.

Жанну смущало присутствие этого человека, он был не похож на иных монахов, встречавшихся на ее пути. Порой брат Патрик казался ей помешанным, не вполне способным отвечать за свои поступки. В любом случае, решила девушка, лучше держаться в стороне. Вскоре Масетт Рюйи, вернувшаяся со своей свитой, отвлекла ее от праздных размышлений.

– Я понимаю ваш намек, брат Люк, – сдержанно говорил Патрик. – На это я отвечу вам только, что неотложные и весьма важные дела принуждают меня задержаться в этой местности. Только искреннее раскаяние способно уберечь ревностного католика от ереси ведовства, и моя задача сделать все возможное, чтобы привести грешника к покаянию, дабы не говорили после, что я поспешно применил суровые меры и вырвал «живое мясо».

– Я сожалею, брат, – проговорил монах, чья одежда выдавала в нем принадлежность к ордену святого Доминика.

В жарко натопленной комнате он откинул с головы капюшон, что давало возможность хорошенько рассмотреть его. Это был убеленный сединами старик, с узко посаженными глазами, тонким прямым носом и сжатыми губами. В каждом его слове звучала непримиримость, свойственная религиозным фанатикам.

– Я сожалею, – продолжал он после некоторой паузы, – что мне придется передать именно так ваши слова его преосвященству. Но его преосвященство уполномочил меня сказать вам, что ваша задача здесь уже должна быть выполнена и…

– Получал ли его преосвященство мои письма? – Резко прервал его Патрик.