Вампирический приход в ряде случаев оказывается идеальной моделирующей системой безумия: эпилептический припадок, кататонический ступор, калейдоскопическая смена состояний при паранойе, шизофреническое раздвоение или мультипликация личности — все это следствия расщепления целостной психики на отдельные голоса, приказы или команды[42]
. Часть таких приказов хранится в коллективном бессознательном как наследие антропогенеза.Принципиальное различие между синтезом вампириона и фатальными шизотенденциями состоит в том, что в последнем случае отсутствует единый полюс притяжения, отсутствует даже такой слабый эрзац-регулятор единства, как логика. Именно поэтому обитатели сумасшедшего дома представляют собой самый неорганизованный коллектив на свете. Иными словами, все вампиры счастливы одинаково, а каждый шизофреник несчастен по-своему. Но есть и сходство, состоящее в том, что даже локальные одержимости, неспособные к трансляции за пределы данного тела (расщепленного архипелага психе), приводят к резкому повышению физической силы (силы маньяка), поскольку устраняется зависание и перекличка голосов сменяется диктатом единственного слышимого голоса.
Таким образом, можно отметить любопытное обстоятельство: если в норме человек характеризуется самым низким КПД использования своих физических возможностей (на порядок ниже других млекопитающих и тем более насекомых), то в состоянии вампириона, когда происходит прорыв сверхвитальности, КПД оказывается максимальным, сравнимым лишь с другими прорывами Ж1, наподобие уже упоминавшихся нашествий саранчи или термитов. Исходя из сказанного, можно понять, как безобидные некрофаги-палеоантропы, проскакивая через туннель зова крови, превращались в Хищника, по сравнению с которым саблезубый тигр был просто киской.
В этом пункте метафизика вампиризма образует целый узел превратностей. Гарлические предосторожности смыкаются с интеллектуальным реваншизмом, упадок витальности — с торжеством гуманизма, психологическая экспансия сопереживания, проникновения в душу другого замещает форму проникновения в другого, инициированную голосом крови. Что случилось с вампирами, какова доля остаточного вампирического начала в универсуме человеческого на сегодняшний день? Наконец, что будет, если продуценты гарлических цивилизаций,
Ответить на все вопросы сейчас не представляется возможным — требуется еще множество исследовательских усилий и, прежде всего, совершенствование вампирической оптики как метафизического инструмента. Но осуществить предварительный экскурс можно, оттолкнувшись от фигуры Ницше. В работе «К генеалогии морали» Ницше вводит понятие ressentiment, оказавшееся едва ли не самым плодотворным в наследии великого мыслителя[43]
.В кратком изложении суть дела выглядит следующим образом. Формирование европейской цивилизации сопровождается вымиранием «господина», для определения которого Ницше вводит несколько пробных терминов: «благородный», «Ubermensch», «свободный ум», «человек прямой чувственности» и др. На смену приходит одомашненный, «изморалившийся» персонаж, человек рессентимента, по своему экзистенциальному проекту не имеющий почти ничего общего с благородным господином[44]
. Результатом этой грандиозной перемены стала психологизация экзистенции, или формирование вторичной, отраженной реактивной чувственности.Прямая чувственность есть калейдоскоп чистых состояний души, где гнев, ликование, скорбь или ярость являются эталонами однородных, насыщенных аффектов. Состояния не наслаиваются друг на друга, а последовательно предъявляются к проживанию и, что для нас самое важное, не вступают в смешение: не образуют химер. Раскладка прямой чувственности господина характеризуется единством воли и желания в каждом отдельном модусе бытия. Интенсивность, простота и бесстрашие суть главные модальности чистого кристалла души. Ressentiment знаменуется преобладанием вторичного, реактивного строя аффектов и вялотекущей реакцией взаимодействия (лучше будет сказать «взаиморазъедания» автономных модусов бытия, в результате чего образуются многочисленные контаминации, исследованием которых и занимается психология во всех ее ипостасях. Возникают зависть, злорадство, раздражительность, робость и еще великое множество сложных промежуточных состояний, для описания которых литература не жалеет произведений: сама художественная литература становится регистрацией рессентимента по преимуществу.