Приключение

Из-за плеча проводницы Нина прощально помахала рукой и тыльной стороной ладони провела по щеке, словно убирая невидимую ему отсюда слезинку…

Так, с ладонью, прижатой к щеке, она и осталась в его памяти.

Только вернувшись в свою пустую квартиру, он понял, какую же сотворил глупость, как он оплошал. Мог бы у женщин тогда в гостинице спросить, откуда они, из какой организации, на какой приехали семинар. Надо было, ну хоть в чемодан к ней залезть, найти паспорт и посмотреть там прописку. А теперь ни адреса, ни телефона — ничего. Бессильно мучаясь, он ходил по квартире и ругал себя. Оставалась надежда, что Нина напишет, даст знать о себе, но одного этого было мало, как мало надежды, потеряв бриллиант, ждать, что кто-то его найдет и честно сдаст в стол находок. Он успокоился немного лишь, когда пришла облегчающая мысль, что можно поехать в гостиницу и узнать о недавних постоялицах — там, наверное, даже адреса их обязаны записать. Чуть отлегло на душе, но все равно было очень грустно. Ни одной вещи не осталось у него от Нины, хотя все в квартире указывало. что еще каких-то пару часов назад она была еще здесь. Дверца шкафа осталась открытой (доставала платья, укладывая чемодан), неубранная постель еще напоминала о ночных ласках, а эта нежная вмятина на подушке, где покоилась ее голова… Он лег на постель и обнял, прижал к лицу ее подушку. Как же так получилось, что она прожила у него больше недели, а он так и не узнал о ней ничего. Так и осталась для него незнакомкой…

Незнакомка… Он вспомнил, что у Блока есть стихи с таким названием, и взял с полки томик в сиреневом переплете. Он хорошо знал эти стихи, но сейчас, медленно впитывая строку за строкой, читал их словно впервые.

…И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными.
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Его поразило явное сходство с Ниной. Не портретное, а иное: словно она жила тогда, еще в начале века, и эти строки поэт написал о ней. «Да нет, — качнув головой, подумал он. — Она проще, это не она….» Но представил на ней эту темную вуаль… эту шляпу… эти упругие шелка… И понял, что сходство не случайно.

…И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!..

Он попробовал представить себе, как это, «в моей душе лежит сокровище», — и не смог. Понимал, что не зря написано, что в этих словах есть какая-то истина, но представить себе не мог. Он мог представить: в моей душе покой, в моей душе забота или в моей душе тоска, но представить себе «в моей душе лежит сокровище»…. Чувствовал, что не пустые это слова, но ясно представить себе не мог..

Всю следующую неделю он, как карла, пахал на работе. С утра до ночи, а потом еще дома прихватывал пару часов. Работой он и глушил тоску по Нине, и наверстывал то, что не успел сделать при ней. И успел, уложился в сроки. На летучке шеф отметил его работу и сказал, что пора закругляться с диссертацией, намекнув, хоть и туманно, на карьерный рост… А на следующий день прямо с утра Сергей поехал в гостиницу, чтобы узнать что-нибудь о Нине, а может, и адрес ее раздобыть. Доехав до Преображенки, он пошел знакомыми переулками — запомнил, когда ехал сюда на такси.

Свернув в тупичок, он увидел недостроенный забор из свежих сосновых досок, которого не заметил, когда проезжал здесь ночью на такси… Он встал и огляделся, ища глазами гостиницу. Вон церквушка, что виднелась тогда за деревьями, вот стекляшка «Пиво — воды», но гостиницы видно не было… Он заглянул за забор, и сердце словно оборвалось. На груде кирпичных развалин, топорщившихся расщепленными досками и изогнутыми металлическими балками, попирая этот прах железными гусеницами, деловито накренившись, стоял кран. На стреле его раскачивалась громадная железная гиря, и стопудовой этой гирей, развернувшись с рокотом, кран ахнул по стене с лепным карнизом, торчащей из развалин, — земля дрогнула, стена треснула змеящимся шрамом и накренилась. Гостиницу доламывали…