Приключение Арчибальда Д'энуре: проклятье камня и пепла

– Учитель? – она повторила это более громко и уверенно, но ни взор, ни положение старого заклинателя не изменилось. Она открыла рот, чтобы вдохнуть полной грудью и сказать уже громко, как старик, находясь в своем сонме тихо ее спросил:

– Ты видела его глаза?

– Глаза?! – непонимающе спросила девушка и произнесла: – Темно-карие, кажется.

– Я не это имел ввиду. Ты видела его взгляд?

– Он был эмоционален, когда говорил. Я так понимаю, что для цвергов это не типично; я права, учитель?

– И снова я не об этом… – на пару мгновений старик, как казалось, вновь ушел в свои мысли, но молчание не длилось долго. – Я о решительности в его взоре. Нечасто такое встретишь.

– Если веришь в то, что делаешь, и готов пожертвовать всем, такой взгляд и должен быть. Разве я не права?

– Права. И в этом вся соль. Когда он говорил, то действительно был готов принять на себя всю ответственность, всю тяжесть этого решения. Я не видел такой взгляд уже очень давно. Последний раз, двадцать шесть лет назад.

– Вы имеете ввиду Августа?

– Я имею ввиду вас: тебя и Тог’река. В тот день, на постоялом дворе Вудбурга, я видел пару точно таких же глаз: решительных, волевых, готовых на все.

– Это не только наша, но еще и Ваша заслуга: мы пошли за Вами, так как верили в Вас.

– И он верит… Мы прошли через многое, и я ни разу не видел, чтобы эти глаза потухли. После баргеста, после песков Зултаната, даже после… – старик явно замялся и отбарабанил пальцами правой руки по подлокотнику кресла. Дробь вышла неровной, из-за отсутствующего безымянного пальца, но девушке не пришлось намекать дважды: черный шрам на ее груди, что не удастся убрать, ни каким способом, был еще одним мрачным напоминанием, о тех событиях.

– … и несмотря на это, декаду спустя, ты приняла мое решение, что могло поработить твой народ, с таким же взглядом, а после, не подставила под сомнение ни одно решение, даже самое рискованное.

– Спустя четверть века, можно смело сказать, что ни одно из этих решений, не было ошибочным, учитель. А испытания… хм… мы знали, что легко не будет. И тем не менее верили, что все обойдется. Ваша сила и мудрость вела нас, дарила надежду и веру, что все обойдется. Так и получилось.

– Думаешь, мне стоит согласиться?

– Думаю, что Мать-Богиня дает Вам очередной шанс, сделать мир чуть лучше.

– Только то, что я могу вынести, да? – старик усмехнулся чему-то своему и не дождавшись ответа от недоуменной эльфийки, продолжил. – Будь столь добра, позови сюда Ренция, и пусть захватит с собой пергамент и чернила.

Он поднял от пола свои серые глаза, в которых, улыбнувшаяся эльфийка увидела давно позабытый азарт, и, не слова не говоря, лишь коротко кивнув, направилась в поисках секретаря-дворецкого, с нарастающим чувством предвкушения в груди.

Ульз сидел, едва перебирая ложкой отличную похлебку, две трети котелка которого уже уплела Ольдра.

– Чего не весел-то, братишка? Поешь, что ли.

– Да, ты права: поесть стоит. Думаю, что еще не скоро мы такой похлебки отпробуем.

– Чего это вдруг?

– Завтра в дорогу.

Вопросительный взгляд Ольдры, вперся в Ульза, ожидая разъяснений.

– Очевидно же, сестра, что старик, нам откажет.

– А вот мне не очевидно: вроде все отлично прошло.

– Но согласия он же не дал.

– Но и отказа-то тоже! Я понимаю, ты в людских полунамеках получше моего соображаешь, братишка, но я тоже кое-чему у тебя нахваталась. Старик-то и намека на отказ не дал.

– Ты что, совсем не заметила, как он потух после моего признания?! Думаешь, что он всего лишь в медитацию ушел? Не-е-е, сестра, старик не пыль пещерная, сразу понял, что к чему и чем все это ему грозит.

– Дубина ты, Ульз! Ну и что с того, что старик унылым стал?! Вон, вспомни Родда Плоскожопого, что он временами не засыпал без повода, а?!

– Которого Родда именно?

– Старого, конечно! Младший-то и без сна идиот идиотом. А старый, чуть что и сразу на боковую. Возраст-то, он и у людей и цвергов возраст! А этому старику триста сорок годов, как никак! Ты хоть до половины-то этого срока докряхти, а потом и на тебя глянем, каким ты бодреньким и свеженьким будешь, братишка!

Ульз не стал спорить с сестрой: воспоминания о стариках действительно говорило, что они склонны к беспричинной меланхолии. Только он хотел приняться за еду, как в дверь их комнаты постучали.

– Войдите.

В комнату вошел сын хозяина таверны, что здесь же работал, помогая отцу.

– Это Вам, господин Краздурр, – мальчишка поклонился до пояса, что Ульз считал излишним, и протянул цвергу сложенный запечатанный конверт.

– От кого это?

– Он представился, как Ренций Тарикус. Сказал, что Вам это имя известно.

В горле Ульза пересохло и он, с плохо скрываемым волнением, сменял конверт на пару медяков чаевых. Мальчишка взял деньги и тут же убрался, закрыв за собой дверь. Ольдра подошла сзади, облокотилась на плечо Ульза, и сказала:

– Ставлю свой молот, что новости хорошие.