Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

— Наша семья в Миссури жила, в Пайке, там я и родился, а родные мои почти все перемерли, только и остались что я, да папа, да братик Айк. И папа решил бросить те места, спуститься вниз и поселиться у дяди Бена, у которого свой домик около реки, милях в четырех ниже Орлеана. Однако папа был бедный, еще и долгов понаделал, и когда он по ним расплатился, у нас осталось всего-навсего шестнадцать долларов да наш негр, Джим. На такие деньги четырнадцать сотен миль не проплывешь, ни на палубе, ни еще как. Но только, когда паводок начался, папе удача улыбнулась — он вот этот плот в реке выловил, и мы сообразили, что сможем на нем до Орлеана спуститься. Правда, удача ему улыбалась недолго, потому как однажды ночью столкнулись мы с пароходом, и тот отломал у нашего плота нос, а мы все попрыгали за борт и нырнули, чтобы под колесо не попасть. Я и Джим, мы-то вынырнули, ну а папа пьяненький был, а брату моему, Айку, только-только четыре года стукнуло, ну оба они на дне и остались. Вот, а в следующую пару дней нам просто проходу не давали, то и дело подплывали в лодках люди и пытались отнять у меня Джима, говорили, что он, наверное, беглый. Ну мы и перестали днем на реке показываться, ночью-то к нам цепляться некому.

Герцог говорит:

— Ладно, дайте мне время, а уж я соображу, как нам устроиться, чтобы можно было и днем плыть, если охота придет. Обдумаю это дело как следует и разработаю план, который все уладит. А сегодня на острове посидим, потому что проплывать мимо здешнего городишки при свете дня — это, знаете ли, здоровью вредить.

Ближе к ночи небеса затянуло тучами и стал собираться дождь: по краю неба то и дело полыхали зарницы, листья на деревьях затрепетали, — ясно было, что гроза надвигается не шуточная. Так что герцог с королем залезли на плот, чтобы осмотреть наш шалаш, выяснить, какие там постели. Я-то спал на соломенном тюфяке, а вот у Джима постель была похуже — тюфяк, набитый обвертками кукурузных початков, а в таком непременно кукурузные кочерыжки попадаются, и они впиваются человеку в бока, а стоит ему повернуться, обвертки шуршат, точно он по груде сухой листвы катается, — шум стоит такой, что человеку заснуть ну никак не возможно. Ну и вот, герцог решил, что он на моем тюфяке спать будет, однако король с ним не согласился. Говорит:

— По моим понятиям, различие наших санов предполагает, что спать на кукурузном тюфяке мне не к лицу. Его надлежит занять вашей милости.

Мы с Джимом испугались, думаем, сейчас они переругаются, и потому сильно обрадовались, когда герцог сказал:

— Такова моя участь — быть втоптанным в грязь железной пятой тирании. Несчастья сломили мой высокий некогда дух. Я уступаю вам, я покоряюсь — такова, повторяю, участь моя. Я одинок в этом мире, страдание мой удел, и я готов сносить его.

Как только стемнело, мы отплыли. Король велел нам держаться середины реки и не зажигать огня, пока мы не уйдем от городка подальше вниз. Скоро показалась горстка огней — городок, понятное дело, — мы прошли примерно в полумиле от него. Спустившись на три четверти мили, мы вывесили сигнальный фонарь, а около десяти началась гроза — ветер, гром, молнии, все, как полагается, — и король приказал нам нести вахту, пока погода не наладится, а сам заполз вместе с герцогом в шалаш и спать завалился. Моя вахта начиналась после двенадцати, однако я не стал бы спать, даже если б моя постель осталась свободной, потому как такие бури не каждый день случаются и даже не раз в неделю, что нет, то нет. Господи, как же выл тогда ветер! И через каждую секунду-другую ослепительный свет обливал беляки на полмили вокруг, и мы различали посеревший от дождя остров и деревья, мотавшиеся на ветру; а после — хрясь! и — бум! бум! бум-бурубум-бу-бум-бум-бум — гром, рокоча, раскатывался по небу и затихал и тут же — рррраз! — новая молния и новый громовый удар. Время от времени, через плот перекатывалась, едва не смывая меня, волна, но я же все равно голый был и потому ничего против не имел. А топляков да коряг мы не боялись — молния сверкала, пролетая по небу, так часто, что мы замечали их достаточно рано для того, чтобы отвернуть плот в ту или в эту сторону и проскочить мимо.

Я уже говорил, моя вахта приходилась на середину ночи, но меня к тому времени до того в сон клонить стало, что Джим вызвался отстоять первую ее половину, — на Джима в таких делах всегда положиться можно было. Я заполз в шалаш, однако король с герцогом до того там раскорячились, что мне пристроиться было негде, ну я и лег снаружи — дождь меня не пугал, он же теплый был, а волны шли уже не такие высокие. Правда, около двух они опять разгулялись, и Джим даже хотел разбудить меня, но передумал, решив, что они все-таки ничего мне не сделают. Вот тут он ошибся, — очень скоро накатил самый настоящий вал и смыл меня за борт. Джим чуть не помер со смеху. Я, кстати сказать, другого такого смешливого негра отродясь не встречал.