Приключение петиметра

Предательское привозное вино земляка окончательно затуманило ему голову. Ему вдругъ рѣшительно и ясно представилось, что передъ нимъ былъ живой, настоящій петиметръ и что этотъ петиметръ повалилъ его въ снѣгъ, а затѣмъ убѣжалъ.

И почтенный ненавистникъ иноземныхъ модъ и обычаевъ, подобравъ полы шубы, со всѣхъ ногъ кинулся въ погоню за петиметромъ.

II

Теперь улица была пустынна, и Иванъ Парамоновичъ безпрепятственно достигъ ворота своего дома. Онъ созналъ, что это его ворота, но хотѣлъ стремиться дальше за врагомъ, когда вдругъ, лицомъ къ лицу, съ кѣмъ-то столкнулся. При слабомъ свѣтѣ фонаря, повѣшеннаго на воротахъ, онъ увидѣлъ, что врагъ передъ нимъ. Да, это онъ, петиметръ, въ чулкахъ и башмакахъ, въ длинномъ плащѣ на мѣху, въ бѣломъ парикѣ съ косицой. Мигъ — и одной рукою онъ охватилъ петиметра, а другой сталъ отчаянно колотить въ калитку воротъ.

Петиметръ попробовалъ освободится отъ столь нежданнаго объятія; но тотчасъ же убѣдился, что это совсѣмъ невозможно. Среди московскаго купечества ходили самые невѣроятные разсказы о силѣ мышцъ купца Жемчугова — и въ этихъ разсказахъ почти все оказывалось правдой. Жемчуговъ нажилъ себѣ громадное богатство на желѣзѣ, да и руки у него были желѣзныя.

При первомъ движеніи петиметра, онъ такъ eго стиснулъ, что у того даже дыханіе сперлось.

Тогда петиметръ закричалъ не своимъ голосомъ:

— Разбой!.. Душатъ!..

На это Иванъ Парамоновичъ стиснулъ его еще сильнѣе и пробурчалъ:

— Пикни, аспидъ, — и тутъ же изъ тебя духъ вонъ!

Въ глазахъ у петиметра заходили зеленые круги, все опьяненіе Ивана Парамоновича какъ бы сообщилось ему, и онъ потерялъ сознаніе дѣйствительности, пересталъ соображать и думать.

Между тѣмъ, на стукъ хозяина, потрясавшаго деревянныя ворота, и на его хриплые крики: «Отпирайте, олухи!» — два заспанныхъ и тоже изрядно выпившихъ сторожа отворили калитку. Иванъ Парамоновичъ, влача за собою ошеломленнаго петиметра, очутился сначала во дворѣ, затѣмъ въ сѣняхъ и, наконецъ, въ просторной горницѣ, освѣщенной лампадой у большого кіота съ образами и заплывшей свѣчкой на столѣ.

Иванъ Парамоновичъ, не выпуская петиметра изъ рукъ, сбросилъ съ себя шапку и шубу, подтащилъ своего безгласнаго плѣнника къ столу со свѣчкой и нѣсколько менѣе страшнымъ, но неимовѣрно строгимъ голосомъ произнесъ:

— Покажись.

И при этомъ онъ дважды повернулъ передъ собою и со всѣхъ сторонъ оглядѣлъ петиметра.

Петиметръ, при этомъ осмотрѣ, оказался настоящимъ, несомнѣннымъ петиметромъ.

Это былъ стройный и красивый молодой человѣкъ, лѣтъ этакъ двадцати-пяти или восьми. Онъ былъ одѣтъ богато и по самой послѣдней модѣ, даже парикъ его былъ сдѣланъ не изъ волосъ, а изъ тончайшихъ бѣлыхъ нитокъ, такъ что не требовалъ ни помады, ни обсыпанія его пудрой. Бѣлыя и нѣжныя, почти женскія руки молодого человѣка сверкали дорогими перстнями.

— Тьфу! — съ омерзѣніемъ отплюнулся Иванъ Парамоновичъ. Особенно возмутили его петиметровы руки.

Между тѣмъ, петиметръ началъ медленно приходить въ себя. Его побледнѣвшія щеки вспыхнули румянцемъ, онъ собралъ всѣ силы и рванулся отъ своего мучителя.

— Цыцъ! — крикнулъ Иванъ Парамоновичъ и, будто двѣ десятипудовыя гири, опустились желѣзныя руки на плечи петиметра, пригибая его къ полу.

Тогда онъ снова притихъ. Понять и сообразить что-либо ясно онъ все же не могъ; но онъ видѣлъ себя во власти или сумасшедшаго, или пьянаго человѣка, обладавшаго громадной силой. Человѣкъ этотъ, при новомъ сопротивленіи, не задумается убить его или, во всякомъ случаѣ, изобьетъ до полусмерти. Значитъ, надо терпѣливо и безропотно ждать… Чего? Гдѣ онъ? Кто этотъ звѣрь съ краснымъ лицомъ, страшными глазами и всклокоченной сѣдой бородой?.. Положеніе неслыханное, невозможное!.. Но надо ждать.

Въ этомъ рѣшеніи петиметръ какъ бы застылъ и безсмысленно глядѣлъ своими почти остановившимися, красивыми глазами на Ивана Парамоновича.

А Иванъ Парамоновичъ, вѣроятно, подъ вліяніемъ охватившей его теплоты горницы, впадалъ въ новую степень опьяненія. Его бѣшенство стихло и уступило мѣсто раздумью. Онъ начиналъ чувствовать во всемъ тѣлѣ какую-то истому, голова тяжелѣла… онъ громко зѣвнулъ.

— Ну, и что жъ я съ тобой сдѣлаю за твою предерзость? — вдругъ вопросилъ онъ коснѣющимъ языкомъ. — Взять тебя за твои жерди, да головой объ печку? Это можно… только нѣтъ, теперича поздно… давно спать пора… а вотъ мы завтра разсудимъ тебя какъ слѣдъ… за твою предерзость… А пока, петиметръ ты окаянный, посиди у меня до утра въ темномъ чуланѣ…

Проговоривъ это, Иванъ Парамоновичъ подвелъ петиметра къ маленькой дверцѣ, находившейся въ глубинѣ горницы, втолкнулъ его въ чуланъ, заперъ за нимъ дверцу на ключъ, ключъ положилъ себѣ въ карманъ, затушилъ свѣчку и, шатаясь, пошелъ къ себѣ въ спальню.

III