"Мой дорогой папа, в тот день, когда ты уехал, мы пошли в зоопарк и там был слон, и Лиза испугалась его некрасивой морды. А у одного джентльмена был мальчик, который спрашивал, не индийская ли эта корова. Собачка Аски думает, что она тоже школьник, хочет идти со мной в школу... Твой почтительный слуга
Джеймс Клерк Максвелл".
И вдруг - геометрия, треугольно-прямоугольно-многоугольная геометрия, с четкой логикой, с наглядностью, к которой он так привык в детстве, с волнующими названиями, блестящими чертежными инструментами.
"Я сделал тетраэдр, додекаэдр, - пишет он отцу, - и два других эдра, названия которых еще не знаю".
Геометрия разбудила Джеймса, он начинает заниматься с невиданным увлечением и вскоре становится лучшим учеником академии. Успехи его не просто хороши, они великолепны, блестящи, потрясающи. Его коллеги впоследствии вспоминали, как Максвелл "с помощью одной фигуры и нескольких линий" решил сложнейшую задачу по стереометрии, условие которой было записано на трех досках.
Несколько раз в Эдинбург приезжал из имения отец Джеймса, вместе они осматривали город, иногда заходили на заседания Королевского общества. На одном из заседаний возник вопрос, каким образом древние этруски могли построить, не зная высшей математики, совершенно правильный овал (обсуждался вопрос о форме этрусских погребальных урн). Максвелл был заинтригован проблемой и через некоторое время предложил необычайно остроумный и гениально простой способ вычерчивания овальных кривых и эллипсов с помощью двух иголок и связанной в кольцо нити.
Способ был доложен на заседании Королевского общества и одобрен самыми известными учеными. Доложен, разумеется, не Максвеллом (ему в ту пору не было и пятнадцати лет), а другим, достаточно солидным ученым.
За этой работой - множество других. Он изучает поляризацию света, магнитные явления, доказывает важную теорему теории упругости (впоследствии стала называться "теоремой Максвелла"). В ту пору Джеймсу Клерку Максвеллу было неполных девятнадцать лет.
Его страсть к исследованиям и приобретению новых знаний беспредельна. Отец поощряет его. Когда девятнадцатилетний Максвелл едет погостить к приятелю в Бирмингам, отец намечает для него следующую программу действий:
"Эдинбург. 13 марта 1853 г.
Попроси Гейджа дать тебе инструкцию по бирмингамским заводам, познакомься, если сможешь, с работой оружейников, с производством пушек и их испытаниями, с производством холодного оружия и его испытанием; с папье-маше и лакированием; с серебрением путем цементации и путем накатки; с серебрением электролитическим способом - на заводе Элкингтона; с плавкой и штампованием на заводе Брэзиера; с обточкой и изготовлением чайников из белого металла и т. д.; с производством пуговиц различных сортов, стальных перьев, иголок, булавок и всевозможных мелких предметов, которые очень интересно изготавливаются путем разделения труда и при помощи остроумных инструментов; к местной промышленности относится и производство разных сортов стекла, а также и литейное дело всех видов, производство машин, инструментов и приборов (оптических и научных) как грубых, так и тонких. Если тебе Бирмингам надоест, отправляйся в Кенилворт, Варвик, Стратфорд на Эйвоне..."
Максвелл упорно учится. Из академии он переходит в Эдинбургский университет, быстро исчерпав его, он отправляется в Кембридж, в Тринити колледж, где некогда учился Ньютон и где математика преподавалась на таком высоком уровне, как нигде больше. К сожалению, к физике отношение там было не слишком радушное - в колледже, как писал английский физик Л. Шустер, предполагалось, что "физика как наука давно оформилась, и добавить к ней нечего", "все главнейшие факты в природе уже известны, что шансы сделать большое экспериментальное открытие ничтожно малы и что поэтому задача экспериментатора состоит в разрешении споров между соперничающими теориями или в нахождении незначительных остаточных явлений, которые могут добавить более или менее важные подробности теории".
Несмотря ни на что, Максвелл решил посвятить себя именно физике. Его наставник Гопкинс писал: "Это был самый экстраординарный человек, которого я когда-либо видел. Он органически был неспособен думать о физике неверно. Я растил его как великого гения, со всей его эксцентричностью и его пророчеством о том, что он в один прекрасный день будет сиять в физике - пророчеством, с которым убежденно были согласны и его коллеги-студенты".
Джеймс Клерк Максвелл.