Приключения 1964

В самом деле, непонятно. У нас крохотный отрядик из трех человек и ясная задача, далекая от ботаники, так же как, скажем, от балета: мы мотаемся на вельботе вдоль берега Чукотского моря и занимаемся почетным делом — стратиграфией морских четвертичных отложений. Можно, конечно, протянуть мысль о всеобщей связи наук, но…

Я смотрю на Леху. В волосах у него запутались клочки оленьей шерсти от спального мешка, он совсем посинел от холода и нетерпеливо ждет результата моих размышлений. Такому только и не хватает женского общества.

— Да-а… Загадка эфира. Может, ты перепутал? Может, не нам ботаника? — с надеждой переспрашиваю, я. — Да уберись ты в палатку, посинел ведь, как эмалированный чайник.

«Ей-богу, удар судьбы, — думаю я. — У нас железный мужской коллектив. Зачем нам четвертый лишний? Тем более симпатичная девица. Дуэли устраивать?»

Погода явно портится. На западе, над Губой Нольде, небо в рваных переходах от темного к совершенно белому. Северо-западный ветер несет влажный холод, запах йода и тоскливые чаячьи крики. Я думаю о Мишке Бороде. Его нет уже третий день. В одиночку бродит Борода по желтой августовской тундре, спотыкается на кочках, обходит ржавые, плоские как блин тундровые озера. Отчаянные вопли гагар будят его по ночам. А ведь здесь даже белые медведи есть. Кто знает, к чему может привести мрачный медвежий юмор?

Уха съедена. Мы лежим у костра. Ветер уносит сладковатый махорочный дым.

— Нельзя ехать в поселок, пока Борода не вернулся.

— О величайший из геологических начальников! — Леха щекочет мне живот травинкой.

— Мы и так даже элементарщины по технике безопасности не соблюдаем. Подумай, ходить в маршрут в одиночку!

— О великий мандарин тундры, — вкрадчиво гнусит Леха, — поедем в поселок. Несчастная девушка ждет нас. Сидит на катерном причале и смотрит в море. Она ждет шхуну с белыми парусами. Я же думаю только о Мишкином счастье.

— При чем тут Мишка?

— О великий… — Леха вдруг начинает неудержимо смеяться.

Глядя на него, я тоже не могу не улыбнуться, а из кустика рядом с палаткой вылетает знакомая птаха и начинает возбужденно прыгать по веткам.

«Что случилось, что случилось?» — озабоченно чирикает птаха.

С трудом я узнаю, в чём дело. Оказывается, Леха всё же дурачил меня. Он кое-что знает о ботаничке.

Этой весной в бухте Провидения параллельно с нами базировалась партия Академии наук. В кино Мишка познакомился с девушкой из этой партии. Она собирала типовой гербарий севера Чукотки и здорово интересовалась морским побережьем. Мишка пригласил её к нам и растолковал, как приехать, наобещал при этом сорок коробов, наговорил о помощи, удобствах, о тесном содружестве геологии и ботаники. А через день нам дали самолет, и мы улетели.

Перед тем как уйти в маршрут, он предупредил Лёху.

«Плыть или не плыть? Своей работы хватает. Только вчера вернулись из маршрута», — думаю я.

— Никудышный руководитель, — в голосе у Лехи негодующий пафос. — Ты не думаешь о личном счастье своих подчиненных. Тебя не пустят в коммунизм. Может, этот ботаник для Мишки та самая, единственная, которая с первого взгляда…

Леха умолкает. Театрально вытирает пот с лица.

…Нам бы отдохнуть до обеда, потом обработать записи. Страшно важно, что принесет Борода. Он отправился на холмы Нгаунако. Холмы — за нашей территорией, но только там мы можем окончательно убедиться, что в четвертичное время трансгрессия не заходила значительно на юг. Ведь это страшно важно! По ракушкам, по отшлифованным галькам, по окаменевшей ряби древних волн мы лепим хронологию былых времен, и где-то в её середине пройдет драгоценная полоса золотоносных отложений. Нам нельзя ошибаться, потому что по нашей схеме будут искать другие. От нас зависит их успех. Такое уж нынче взаимосвязанное время.

«Что случилось? Что случилось?» — по-прежнему заботится птаха. Милое пернатое чудо!

Я не знаю, что правильнее, но плыть надо. Может, она и на самом деле для нашего Бороды «та самая, единственная».

Голос Лехи гремит репродуктором: «Шейх Чукотского моря и его верный друг Леха совершат прогулку на собственной яхте и заодно сделают полезное дело».

Наша прогулочная яхта — это десятки раз латаный и перелатанный вельбот. У мотора загадочное зарубежное происхождение. Ребята говорят, что зверь-двигатель — шведский, я же, чтобы не быть беспринципной амебой, утверждаю его южноамериканское происхождение. Во всяком случае, он старше всех нас троих, вместе взятых. Мы очень любим наш мотор, любим боевые шрамы на его корпусе, расхлябанный джазовый стук цилиндров, самодельный винт. Мы же дети XX века, любовь к технике у нас в крови.

Бороде оставляем записку.