— На этом, значит, и договорились, — подытожил Бондаренко. — Мы идем в Барвинок, чтобы занять пост наблюдения у моста, а вы остаетесь здесь.
Пришвартовав лодку за мостом, Григорий Каленикович с необычным для него проворством выскочил на берег и пробрался на густо поросший бугор. Здесь, скрытый за деревьями и кустами, он мог в бинокль обозревать реку и оба берега.
Прежде всего, конечно, браконьера интересовала моторка Юрия Максимовича. В бинокль Лутак видел, как вскоре лодка снялась. Он наблюдал за ней, пока она не скрылась из виду за поворотом реки. Но чуткое ухо рыбака долго еще улавливало шум мотора. «Видимо, они действительно ушли», — подумал он и почувствовал облегчение. Фу, чуть не влип! Но в лагерь все же придется сходить, решил он, ведь эта ищейка следователь может проверить, пришел ли Григорий Лутак в лагерь или нет. Но вначале он отвезет Капитону мешки с рыбой. Не для того он идет на риск, ночи не спит, чтобы его трудом попользовались лисицы.
Минут десять сидели молча, отдыхали.
— Ну, пошли, сынок, — поднялся Григорий Каленикович. — Капитон уж, верно, заждался. Только лодку подтянем выше.
Ночь была светлая и тихая, лишь птица какая-нибудь со сна коротенько пропоет, или мышь прошуршит в прошлогодней листве, или гугукнет из рощи филин. В такую ночь любоваться бы миром, обласканным луной, яркими звездами, мерцающими в небе, причудливой вязью кустов, склонившихся над рекой. Но браконьеры, воровато пробиравшиеся по мосту, всего этого не видели. Все их мысли были сосредоточены на мешках с рыбой, спрятанных в кустах, и на том, как бы их не услышали и не увидели те, кто стоит на страже всей этой земной красоты.
Мешки были тяжелые, и Харитон смог дотащить свою поклажу только до моста. Кляня все на свете и прежде всего Бондаренко и его общественных инспекторов, Григорий Каленикович высыпал часть рыбы в траву.
— Проклятие! Придется опять сходить... — ворчал старик.
Харитон чувствовал себя виноватым. Тяжело ступая, он шел вслед за отцом и невольно с завистью думал о своем сопернике, Валерке Франчуке, которому не приходится прятаться от людей.
Пот градом катился по лицу, заливал глаза, не хватало дыхания, и подгибались от тяжести ноги. Мешок все же был слишком тяжел для Харитона. И, споткнувшись уже на выходе с моста, он рухнул вместе с мешком. В ту же минуту резкий свет карманного фонаря ударил парня по глазам.
— Пожалел бы сына, Григорий Каленикович, — услышал Харитон знакомый голос. — Жадность человечья...
Над ним склонился Клим Штанько.
— Богатый улов, — сказал он, взяв в руки крупную рыбину, выпавшую из мешка. — Одной икры здесь сколько! Эх вы!.. — От злости Клим не мог подобрать подходящего слова. — Мазурики...
— Напрасно ругаешься, Климушка, — быстро и заискивающе заговорил Штунда. — Идем, понимаешь, как положено, в лагерь, и видим — рыба целой кучей свалена в траве. «От, — думаю, — байструки! Видно, браконьеры побросали, забоявшись инспектора».
— Ну, и вы подобрали? — насмешливо спросил Штанько.
— Ясное дело, не пропадать же добру.
— И мешок тут кстати пригодился, — сказал Штанько.
— Вот-вот! — обрадовался Григорий Каленикович. — Ты ж его видел...
— Только был у тебя, помню, один мешок, а тут уж два.
— Другого, Климушка, ты просто не приметил.
— Смотри-ка! — удивился Штанько. — Может, еще и третий найдется?
— Все шутишь...
— Так рыба, значит, не твоя?
— Не наша, как бог свят! Чужое нам не нужно.
— Браконьерская, считаешь?
— А кому ж еще брать носную рыбу? В ей же полно икры...
— Знаешь, Штунда, что бы я с тобой сейчас сделал?
— Ну?
— Зажарил бы на медленном огне вместо вот этого безвинного язя.
— Хе-хе...
— Вот тебе и «хе-хе»!.. Да что с тобой говорить! — безнадежно махнул Штанько рукой. — Конфискую ее как общественный инспектор. Удостоверение показать? — Клим полез в карман.
После этой ночи Валерия редко можно было застать дома. Матери он говорил, что готовится с товарищем к экзаменам. Действительно, окна в школьном кабинете, оборудованном для занятий выпускников, светились допоздна. Но Евгения Васильевна подозревала, что не только экзамены причина вечерних отлучек. Валерий не успокоится, пока не доищется виновника трагических событий, разыгравшихся в их семье. Отец — вот о ком постоянно думает сын! Однако с ней Валерий на эту тему не заводил разговоров, оберегая, видимо, от волнений. Ранее общительный и жизнерадостный юноша, Валерий стал угрюмым и замкнутым.
Мать была права: после занятий Валерий уходил не домой, а совсем в другую сторону. Тихо и незаметно пробирался он на пригорок, заросший кустами, с которого хорошо была видна дорога к заливу, а значит и к острову ондатр. С Валеркиной позиции просматривались в светлую ночь и все подходы к роще, служившей границей заповедника.