Приключения 1970

Через минуту в летящем снеге замаячили две неясные фигуры.

— Давай, давай скорее! — заорал Кошельков, и, когда патрульные торопливо приблизились так, что уже видны были их молодые, раскрасневшиеся от мороза и бега лица, Кошельков прицелился и хладнокровно всадил по нескольку пуль в каждого. Милиционеры нелепо взмахнули руками, стали валится набок, один несколько раз дернулся и затих. Снег под ним стал алеть.

— Будете, гады, знать Яньку Кошелька! — зло оскалившись, пробормотал главарь и, стукнув рукояткой маузера по спине шофера, хрипло приказал: — Жми!

Ванька, Ленька, Козуля, Колька Заяц с опаской смотрели на своего вожака.

— Ты что, Янька? — тронул его за рукав Козуля.

— Мстить буду! Понятно? — Он скрипнул зубами. — Я их всех ненавижу! Всю эту власть, так их… А ну, стой! — опять потребовал он и, открыв дверцу, вновь пронзительно засвистел.

От Мясницких ворот к машине поспешно бежал милиционер. В нескольких шагах он остановился и взял под козырек.

— Сыпь, легавый на тот свет! — издевательски бросил милиционеру бандит и выстрелил ему в живот.

Милиционер сломился пополам, стал падать, на безусом лице его были написаны удивление и боль.

Заяц рванул с места и повернул на бульвары. Ему было не по себе и захотелось перекреститься. Домчались до Никитских ворот, где, как показалось шоферу, стоял целый наряд. Он поспешно свернул на Большую Никитскую и сразу же в Мерзляковский переулок. По протоптанной в снегу тропинке шли гуськом четверо мужчин и женщина.

— Можете пощупать фраеров, — милостиво разрешил Кошельков, понимая, что надо дать сообщникам возможность сделать то, к чему они стремились, к чему привыкли.

Машина остановилась, все разом выскочили из нее, словно обрадованные.

— А ну-ка, граждане, спокойненько, руки вверх! — скомандовал Козуля, нарочно строя зверскую физиономию. — Кому говорят! — вдруг рявкнул он. — Или жизнью не дорожите?

Побелевшие от страха прохожие покорно подняли руки, прижались к стене дома; немолодая женщина трясущимися губами бормотала:

— Голубчики, все берите, только не убивайте! Ай! — взвизгнула она, когда Ванька Конек, грубо дергая, стал вытаскивать из ее ушей серьги.

— Мадам, просю без шухера! — строго предупредил грабитель. — Покажите пальчики. Эти кольца вам ни к чему, возьму их на память. И мантончик сымите.

— Барахла не брать! — распорядился Кошельков.

У мужчин в два счета были изъяты бумажники, кольца, часы. Садясь в машину, Кошельков предупредил ограбленных:

— Стоять смирно! Имейте в виду, вы на мушке, кто шевельнется, пока мы не уедем, получит пулю.

Заяц газанул, и через минуту машина уже мчалась по Поварской к Кудринской.

Всю добычу бандиты, по обычаю, передали главарю. Бумажники Кошельков быстро выпотрошил и выбросил в окно, деньги, драгоценности рассовал по карманам.

Все лихорадочно закурили.

— Вот это дела! — потирая руки, обрадовался Ленька. — А то мильтонов зачем-то… — И умолк, получив по затылку.

— Заткнись! — бросил Кошельков.

Откуда-то послышались милицейские свистки.

— Легавые! — испугался кто-то из бандитов.

Заяц погнал машину вовсю, выскочил на набережную. Тут автомобиль было забуксовал, но в умелых руках шофера выкарабкался и помчался, подпрыгивая на ухабах. Сзади кричали «стой!», свистели, раздалось несколько выстрелов.

— Пронюхали, гады! — ощерился Кошельков, вынимая маузер. — Выследили…

У Крымского моста наперерез машине бросились двое с винтовками. Всего лишь несколько шагов успели пробежать красноармеец Петров и милиционер Олонцев и упали, сраженные бандитскими пулями.

Машина проехала еще несколько метров и остановилась, упершись в сугроб. Бросив автомобиль, бандиты побежали по набережной. Сзади слышались крики, трели свистков, раздалось несколько выстрелов.

— За мной! — скомандовал Кошельков, сворачивая во двор дома. — Тут проходной.

Побежали через двор, перелезли через какой-то забор, попали на засыпанные снегом огороды, тяжело дыша и увязая в снегу, выбрались в переулок. Кошельков несколько раз оглядывался и, зло щерясь, стрелял в темноту. Попетляли на задах хамовнических домишек, наконец, остановились. Ванька Конек, держась за разбитую скулу — напоролся на забор, — тихонько скулил.

— Цыц! — огрызнулся на него Кошельков, напряженно всматриваясь в тьму и прислушиваясь. Было тихо, только где-то далеко тявкала собака. — Оторвались! — выдохнул Янька и презрительно усмехнулся. — Что, взяли? Вы еще долго будете Яньку Кошелькова вспоминать. Ладно, потопали до хаты, — заключил он, пряча за пазуху тяжелый маузер.

В МУР явилась группа рабочих с завода Гужона. Старый доменщик, расправив рукой усищи, нахмурил брови, тоже похожие на усы, и произнес короткую речь:

— Партия направила к тебе, начальник. Раз надо помочь — поможем. Восемь человек тебе привел. Только чего же ты раньше молчал? Шуточное ли дело, чтоб так бандюги в Москве разгулялись! А ты!..

Александр Максимович с удовольствием слушал сердитого доменщика. А тот вдруг спросил:

— Ты с какого года в партии?

— С тысяча девятьсот четвертого, — ответил Трепалов и поднялся во весь свой рост.