— Сам все делаю, — пояснил Кот и положил на стол короткопалую широкую руку. — На людей полагаться по нонешним временам нешто можно?
— А как вы напали на Климова?
— Обежал все Горны, думаю, где ж они, не иначе, на прудах. Красавец-то… Он без какогось кренделя отродясь не может. Топить удумал. Вылажу на бугор, а там пальба. Смотрю, а девки у самой воды, отпятил их туда Красавец-то, а энтот ваш Красавца подвалил… И запишите, гражданин начальник не я первый, а он меня в дых дурехой двинул. А потом сюда — вот они, знаки. — Кот наклонил черен, чтоб всем была видна подсохшая рана на черепе. — Будь другой кто, свободно бы ухайдакал. Хорошо кость у меня плотная… Так что я его пырнул в порядке самообороны. — Он замолчал и оглядел всех спокойными глазами. — Пущай суд учтет.
— Суд учтет, — сказал Клыч. — Суд все учтет. Но хоть тебе и дадут «вышку», а даже если и сотню таких, как ты, отправить с тобой вместе, все равно это Климова нашего не окупит.
— Алексей Иваныч, аблаката нанять можно? — спросила, утирая рот, Аграфена.
Был солнечный день в конце мая. Над прудами, затененными заборами, колобродил ветер, морщиня темную, бутылочного оттенка водную толщу. Высокая молодая женщина в черном платье с раскинутыми по плечам темными волосами поднялась на холм. Впереди лежала безлюдная после недавней облавы пустыня Горнов. Почти на самой вершине холма, у небольшого, вытянутого вдоль бугорка, работал, взрыхляя землю, щуплый светловолосый паренек.
Женщина, неслышно ступая по траве, подошла почти вплотную к нему. У светловолосого было отчаянно-упрямое выражение лица.
— Нет, Витя, — бормотал он, зарывая в землю семена, — не лютики над тобой зашумят, а розы. Ослушался я тебя. Ослушался. — Он резко оглянулся и увидел женщину. На лице у него мелькнуло выражение неприязни, он отвел взгляд:
— Вам тут чего? — спросил он, глядя мимо нее. — Пришли отмаливать? Так поздно…
—
—
—
—