Приключения 1972–1973

— Чего ради я должен вам помогать?

— Совершено тяжкое преступление. Виновник подлежит суровому наказанию. Этого требуют закон и справедливость.

— А я так считаю, что поделом ей. И карать убийц незачем. За еретические мысли меня судить не станут? За мысли ведь к ответственности не привлекают.

Старик явно потешался над Дзенисом.

— Вы правы. За мысли, даже за еретические, наказывать нельзя. Но за отказ дать свидетельские показания — можно. Неужели вы действительно хотите, чтобы ваш отказ был записан в протокол? Вы производите впечатление разумного человека, и я надеюсь найти с вами общий язык.

Зиткаурис пожал плечами.

— Спрашивайте. На что смогу — отвечу.

— Это другой разговор. Расскажите, чем занималась

Алида Лоренц до войны, точнее — во времена Ульманиса?

— Ей принадлежал цветочный магазин на Гертрудинской.

— Лоренц была состоятельным человеком?

— Жила всегда шикарно. Умела устроиться, подладиться под любую власть.

— И под немецкую тоже?

— Еще как!

— Она сотрудничала с оккупантами?

— Не знаю, как с оккупантами, но с немецкими офицерами — это уж точно.

— А разве у Лоренц не было семьи, мужа?

Бледные уши Зиткауриса слегка порозовели.

— Для семейной жизни эта дрянь не годилась. Чего ради обзаводиться детьми, заботиться о муже? Ей бы только самой снимать пенки с жизни.

Дзенис наблюдал за ушами Зиткауриса, они невольно выдавали хозяина. Не получил ли он в свое время отставку, а теперь хочет задним числом свести счеты? Ну что ж, пускай…

— Много у нее в юности было поклонников?.

— Ого, эта бабенка и под старость не терялась. Штурмбаннфюрер фон Гауч влюбился в нее по уши и даже собирался увезти с собой в Германию, когда узнал…

Зиткаурис осекся.

— Что узнал? — резко переспросил Дзенис.

Лесник упрямо молчал.

— Я вас спрашиваю, о чем узнал фон Гауч?

В голосе Дзениса зазвучали металлические нотки. Старик опустил глаза.

— Что у них будет ребенок.

Молчание.

— Ребенок родился?

— Да, мальчик. Но Алида даже не подумала его сама воспитывать. Чужим людям сбагрила в деревню. И опять зажила припеваючи. А сын плоть от плоти… Этого я ей простить не мог.

«Да нет, не этого», — подумал Дзенис.

— А как штурмбаннфюрер? — спросил он вроде бы между прочим.

— Этого типа вскоре посадили.

— За что?

— Отдали под суд за присвоение золота и брильянтов.

— Где же он их брал?

— Работал в Саласпилсском концлагере. Через его руки проходили конфискованные драгоценности.

— Вы хотели сказать — награбленные? — уточнил Дзенис.

— Ну да, те, что отбирали у заключенных и увозили в Германию. Этот малый о себе тоже не забывал. Алида рассказывала.

— А потом Лоренц встречалась с ним?

— Я слышал, фон Гауча расстреляли. Немцы были на это скоры. Но кое-что из наворованного перепало и моей родственнице. Уж не знаю — штурмбаннфюрер ей дарил или она сама нахапала.

Дзенис встал и прошелся до окна. Перед домом стояли трое мужчин навеселе и оживленно что-то обсуждали. По шоссе в обоих направлениях неслись автомашины.

Чем занималась Лоренц после войны?

— Работала на Центральном рынке продавщицей в ларьке. Потом ей удалось выхлопотать небольшую пенсию.

— И помаленьку расторговывала свои драгоценности?

— Наверное, кое-что продала. Но большую часть, конечно, припрятала. Ждала, что времена переменятся. Надеялась, сызнова…

— Где она прятала драгоценности?

— Если бы я знал!

— А что было дальше с ребенком?

Зиткаурис отвернулся.

— Моя изба с краю…

— Не прикидывайтесь наивным и не увиливайте. У нас был уговор: я буду спрашивать, вы — отвечать. Итак, что произошло с мальчиком.

— Жив и здоров. Вырос под фамилией своих приемных родителей. А когда те умерли, кто-то из соседей разболтал.

— И ему стало известно, кто его настоящая мать?

— Ну да. Только он к ней не пошел. Тогда был еще молод и горд.

— А потом?

— А потом жизнь малость пообломала ему рога. Был у него товарищ. Айвар. Они вместе уехали в Сибирь. Работали шоферами где-то на стройке. Очевидно, жизнь там у ребят была не райская. А может, что натворили. Не знаю. Только три года назад Вольдемар вернулся на родину.

— Вольдемар? Теперь проясняется, кто второй наследник. Но на всякий случай надо проверить.

— Но ведь после возвращения из Сибири Вольдемар Лапинь все же наведался к своей матери.

Зиткаурис вытаращил глаза.

— Вам известна его фамилия?

— Мне многое известно, Зиткаурис. Гораздо больше, чем вы полагаете. Могу проверить каждое ваше слово. Так что не будем забывать про уговор.

— Я говорю правду.

— Вы не ответили на мой последний вопрос.

Лесник нахмурился. Да, этот прокурор стреляный воробей. Поди знай, что еще ему удалось пронюхать.

— После возвращения Вольдемар пришел к Алиде. Только они не ужились. Признать, конечно, признали друг друга. Алида больше всего боялась, что он будет просить помощи. И потому прикидывалась последней нищенкой.

— И тем не менее переписала завещание на его имя?

— И это знаете? Да, переписала. Но не из-за материнской любви. Только ради того, чтобы мне насолить.

— И сообщила об этом сыну?

— Мало того. Потребовала выкуп. Двадцать рублей в месяц.