Приключения 1974

— Инспектор я. Из уголовного розыска. Хотел поговорить насчет вашего мужа.

При слове «муж» старуха хмыкнула.

— Набедокурил что или по старым делам? Если по старым, так он свое заплатил. Можно человека и в покое оставить.

— Нет. Дело новое. Насчет смерти Мамлеева слышали? — Воронов напряг все свое зрение, чтобы постараться заглянуть в глубокие глазницы старухи и увидеть выражение ее глаз. Но та сказала прямо, как отрубила.

— Слыхала. И скажу, хоть и грех на душу возьму, — из-за деда жалости к нему не держу!

— Почему же так?

— Негоже инспектору старой женщине голову морочить. Небось сам все давно знаешь: оскорбили человека недоверием на всю жизнь. И к тому же недоверие-то нам квартиры стоило. Вот-вот ордер должны были дать...

Это был самый длинный ответ Анфисы Петровны за всю встречу.

— Я хотел бы узнать, что делали вы в день гибели Мамлеева.

Старуха нехотя посмотрела в окно. Воронов заметил легкое движение ее полупроглоченных губ, как бы пытавшихся скривиться в ироническую усмешку. Такая реакция была неожиданной.

— Деда своего ублажала.

— Поподробнее, пожалуйста!

— Если подробнее — противно слушать будет. Когда пьяного спать укладываешь, он тебя то сапогом, то матерком. Вспоминать не хочется. Ну я-то привычная...

— Когда вернулся муж?

От Воронова опять не укрылось, что слово «муж» как-то кольнуло Анфису Петровну.

— Я с ночного дежурства в семь пришла. Его уже не было. Завтрак приготовить не успела, как он заявился. Налакавшись вусмерть. Часов в полдевятого это было.

— И больше он никуда не уходил?

Старуха молча кивнула.

— Так уходил или не уходил?

— Куда ж ему уходить, когда от самой двери я до постели его, ирода, за ноги тащила?

Воронов прикинул, что, пожалуй, бабусе, несмотря на всю тщедушность дедова телосложения, одной взвалить мужика на такую высокую кровать не под силу.

— Как же вы его подняли, Анфиса Петровна? Мужик он все-таки!

— Был мужик. Да весь выпился. Трухлядь одна осталась.

— Зачем уж так? Килограммов шестьдесят пять осталось...

— В килограммах не знаю! А то твоя правда — не двужильная я. Была двужильная, да он из меня своим пьянством все до жилочки повытаскивал. На кровать взвалить сосед, дворник Григорий, помогал. Я деда только раздела да разула.

В дверь постучали, и сразу же, как к себе домой, вошел молодой парень с добрым круглым лицом. Увидев незнакомого человека, смутился и забормотал:

— Извините, Анфиса Петровна, я в следующий раз.

— Григорий самолично подтвердить может, — старуха ткнула пальцем в сторону вошедшего.

Григорий, уже взявшись за ручку двери, услышав свое имя, остановился.

— Скажите, — Воронов спросил, уже заведомо зная ответ стоявшего перед ним человека. — Когда вы помогали Анфисе Петровне укладывать деда в постель?

— Неточно поставленный вопрос, — Григорий засмеялся. — Укладывать частенько приходилось. Дедуся у нас, к сожалению, особой трезвенностью не отличается. А последнее время и вовсе слабенький стал. Чуть рюмочку выпил и «поплыл». Последний раз в среду это было. Что удивительно — с утра. Я еще глаза продрать не успел. Вечером я в библиотеке засиделся. К зачету в техникуме готовился. А тут шум услышал, — он умолк, видно, совсем не собираясь рассказывать, что увидел, войдя тем утром в комнату Анфисы Петровны.

«Ну вот и все! — с невольным облегчением подумал Воронов. — Деда можно смело вычеркивать. Уверен, что и в этот раз он ни при чем. Формально лишь одну вещь со счета сбрасывать нельзя — на стенде целый час он что-то делал. Не мог ли за это время все организовать, а потом напиться, чтобы и от страха уйти и алиби обеспечить? Стоп, Воронов, стоп! — себе вдруг сказал Алексей. — Остановись! Так дальше дело не пойдет. Как это дед сказал: чтобы человека оправдать, вера в него нужна. А у меня, как у покойного Мамлеева, вера пропадать начинает! Ежели еще Стуков о моих сомнениях прослышит, хоть под стол со стыда прячься!»

Воронов поспешно поблагодарил дворника и так же поспешно попрощался с Анфисой Петровной. Она не выказала ни малейшего желания задержать его, хотя бы из вежливости. Когда Алексей был уже в дверях, как бы опомнившись, окликнула:

— С дедом моим что будет? Он-то при чем?

Алексей почувствовал себя неловко, не объяснив старому человеку толком, что к чему. Он снял кепи и, пригладив ладонью ежик волос, сказал, как бы рассуждая вслух:

— А действительно, при чем дед? Ни при чем. Я очень рад, что вашего мужа на стенде в то утро, когда погиб Мамлеев, не было.

 

Воронов сидел в кабинете один и, наверное, впервые ощутил, что не привык работать в одиночку. Точнее сказать, не привык думать в одиночку. Как бы ни складывались отношения со Стуковым, то он доводил Воронова до белого каления, то сам Воронов пытался устроить лысому остряку обструкцию, — Петр Петрович был той резонансной трубой, которая в оркестре сама партии и не ведет, но без нее звучания не добьешься.