«Надо немедленно ехать, брать его, — думал он. — Это, видно, матерый преступник. «С плохой стороны не показал»… Если он спирт распродаст, он тут же постарается скрыться».
— Такого голыми руками не возьмешь, — сказал Дорофеев. — Не иначе, как он виновен в смерти Авзелкута. А стадо оленей…
— Нарту и хорошего каюра вы сможете организовать? — спросил наконец Сергеев.
— Хоть пять, — сказал председатель. — Вот Долган вам все организует. За стакан спирта тот у него карабин взял. С утра и езжайте.
— Простите, вы меня имеете в виду? — Пименов мучительно улыбнулся, глядя на Дорофеева. — Я ведь не милиционер. Да и задание у меня другое. Ехать я не могу.
— А почему бы не поехать? Было бы мне тридцать, даже сорок, да я бы сам… — сказал председатель, удивленно глядя на Пименова. — «Задание»… Какое, к шутам, еще задание?
— Ревизию мне надо…
— Ведите меня к Долгану. Мы едем сегодня, сразу же, вдвоем, — сказал решительно Сергеев и стал быстро одеваться.
Долгану в тундру ехать не хотелось. И хотя он спорить с Дорофеевым не стал, но, как отметил лейтенант, уж очень медленно собирался в дорогу. Привязывая к потяге — длинному ремню, прицепленному к нарте и пристегнутому к собакам попарно, он долго ту или иную собаку, даже излишне долго ласкал, хлопал по бокам, шее. А зимний день очень короток, на землю уже опускались сумерки, на столбах и в окнах зажглись электрические лампочки.
Охотнику лет двадцать пять. Он низкого роста, но широкие плечи, толстые узловатые руки свидетельствовали, что молодого коряка природа силой не обидела.
— Смотри, Вася, — наказывал Дорофеев Долгану, — осторожней там. Береги следователя. А я, возможно, сам соображу, чем помочь вам.
Сергеев даже и представить не мог, что расстояние от поселка до оленьего стада здесь измеряется не километрами, а десятками или даже сотнями. Он думал, что через час-полтора они уже доедут до палатки Антонова. Но проехали уже три часа, а никаких признаков присутствия оленей или человеческого жилья не было.
Долган махал остолом — короткой палкой, покрикивал на собак, и они бойко бежали по заснеженной тундре. Ехали по распадку. Было холодно и тихо. Над головой светила полная луна. Сергееву иногда казалось, что к небосводу примерз круг мороженого молока — такие круги привозили зимой на базар крестьяне — большой, как тазик. На их пути часто вставали сугробы, засыпанные снегом кусты кедрового стланика. От сугробов, кустов на землю падали короткие тени. Сергеев кутался в кухлянку, длиннополую шубу мехом внутрь, и оглядывался вокруг. Он уже изрядно продрог.
— Долго еще? — наконец спросил у каюра. — Может, я пробегу, согреюсь?
— Давай, беги. А ехать еще много. — Долган остолом притормозил нарту.
«Этак с окостеневшими руками и пистолет не вытащишь, — думал лейтенант, спрыгивая в снег. — А каков Пименов? Сразу не поймешь. Философ». Сергеев бежал за нартой, утопал в рыхлом снегу, задыхался. Нарта теперь бешено мчалась вперед, и он никак не мог догнать ее. Тяжело бежать по глубокому рыхлому снегу. Он устал и вспотел.
— Стой! Не могу больше! — закричал Долгану.
— Устал? — усмехаясь, спросил тот, останавливая нарту.
— Как не устанешь, наверное, километра два за тобой гнался.
— Нарта была легче, собачки бежали шибче, — хитровато прищурив свои узкие глаза, сказал Долган.
— Как будем подъезжать к жилью Медвежьей лапы, километра за два мне скажешь, — сказал лейтенант, устраиваясь на нарте. — Я еще пробегу.
Луна скоро скрылась за высокой сопкой, стало темно. А они все ехали. Собаки заметно устали, часто переходили на шаг.
— Ты, начальник, мал-мал спи. Я тебя разбужу, — сказал Долган.
Но Сергеев держался, боясь заснуть. Хотя от свежего холодного воздуха, однообразного покачивания клонило ко сну. От неудобного положения устали спина и ноги. Сергеев часто ловил себя на том, что думает об Антонове. Не окажет ли он ему сопротивление? Поможет ли каюр, если туго придется? Дорофеев, наверное, позвонил майору, доложил Ивану Матвеевичу. Те, может, что-то придумают…
— Просыпайся, начальник, — вдруг толкнул его Долган, — до палатки Медвежьей лапы километра два осталось.
— Спасибо, не сплю я.
— Давай пробежим, а то собачки очень устали и погреемся, однако, — соскакивая с нарты, говорил каюр.
Теперь они, утопая в снегу, брели за нартой.
— Ты карабин мне вернешь? — спросил Долган. Он все это время думал о своем оружии, и теперь, как ему казалось, самое время напомнить лейтенанту о карабине.
— Все зависит от тебя. Поможешь мне взять преступника, выступишь на суде — и карабин опять у тебя будет… Хотя с оружием так не поступают.
— Медвежья лапа сам у меня его взял. Говорит, очень хорошо ружье.
— Мало ли что ему может понравиться. Ружья передавать нельзя.
Они еще долго шли по снегу. Наконец Долган остановил нарту.
— Вот за теми кустами его палатка, — шепотом сказал коряк. — Надо тихо пешком идти. Мои собачки могут разбудить его собачек, а собачки — Медвежью лапу. Теперь он спит крепко.