Приключения-77

Морин распахнул дверь штабной землянки и решительно переступил порог. За столом сидели Гуров и Бобров.

— Виноват... — резко сказал Морин. Он подошел к столу, оперся на него руками и вопросительно взглянул на Гурова. — Где он?

— Кто он и что случилось? — на вопрос вопросом ответил Гуров.

— Где Нефедов?

— Что случилось, объясни! — повысил голос Гуров.

Морин молча отдал ему кусок бересты, где карандашом было нацарапано всего два слова: «Взяли ветеринара». Гуров, казалось, с трудом оторвал взгляд от записки и посмотрел на Морина:

— А при чем здесь Нефедов?

— Разве не ясно? — ледяным тоном спросил Морин.

Родион Иванович взял кусок бересты и принялся внимательно его разглядывать. Воспаленные глаза его вдруг заслезились. По небритой щеке спустилась вниз капля, так что Морин недоуменно уставился на врача.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Бобров, рукавом гимнастерки вытирая глаза и щеку.

— Зато всему отряду ясно, — сказал Морин, повернувшись к Гурову. — Шумок идет. Надо объяснить бойцам, как погибли товарищи и как... остался жив Нефедов. Предлагаю срочно собрать штаб.

— Хорошо. Но прежде найдите Нефедова, — согласился Гуров, — ищите у родника.

...Иван открыл глаза и увидел, что солнце уже коснулось верхушек сосен. Минуту или две он следил за тем, как светило быстро опускается, и подумал, отчего это: днем солнце двигается незаметно, медленно, а к вечеру — быстро, за минуту может скрыться за горизонтом? Он поднялся и пошел в сторону базы, бережно обходя кружевные паруса папоротников, желтеющие листья ландыша, белые крепкие молоканки, которые еще сгодятся на солку. На подходе к базе Иван решил зайти послушать радио, если удастся — Москву. Ему вдруг жгуче захотелось услышать ровный и красивый голос диктора, хоть на секунду вернуться в мирное время, когда всего два слова вселяли в него энергию и уверенность. Да и не только в него... Вот и сейчас захотелось услышать: «Говорит Москва!» Ухом прикоснуться к Большой земле, узнать, что она существует, живет.

Нефедов раньше практиковал всеобщее прослушивание радио. Вечерами он собирал отряд и давал радисту команду включить динамик. Но теперь, когда сели батареи, о подключении даже обыкновенного репродуктора не могло быть и речи.

— Здравствуй, Холодцов, — поздоровался Нефедов с часовым у радиоземлянки.

— Здорово, комиссар! — глухо ответил часовой, пожилой человек, стоящий в обнимку с длиннющей трехлинейкой.

— Радист у себя? — спросил Нефедов.

— На месте, — откликнулся Холодцов. — Только пускать вас не велено, товарищ комиссар...

Нефедов почувствовал, как нервная струнка напряглась в груди, потом зазвенела, звук расплылся, туманя сознание.

Иван сдержанно спросил:

— Кто приказал?

— Морин, — последовал ответ. — И вообще, тебя давно ищут...

«Ищут»! И снова нервная струнка напряглась, зазвенела и стихла. Иван повернулся и пошел к штабной землянке. Не доходя десятка шагов, он услышал из-за кустов голоса Гурова и Морина.

— ...Арестовать! Ты поостынь, Морин, поостынь, — напряженно звучал голос Гурова. — В таких делах надо семь раз отмерить!

— Пока мерить будешь, без головы останешься... Его три часа ищут, как в землю провалился! Сам понимаешь, Секач не мог знать о ветеринаре, а Нефедов знал.

— Ты бы потише...

— Я не понимаю тебя, Гуров, — уже тише заговорил Морин. — Ты теряешь бдительность. За это можно поплатиться. Ты думаешь, после войны с тебя не спросят за этих девятерых? И с меня спросят!

Иван вышел из-за кустов в тот момент, когда к спорящим подошел Бычко. Все трое молча уставились на Ивана, возникшего точно призрак из предвечернего сизого воздуха. Потом, как по команде, опустили глаза, и Гуров прервал молчание, пригласив всех в землянку. Вскоре туда пришел Родион Иванович и еще один член штаба — Самсонов, помощник Бычко, только что вернувшийся с бойцами с запасной базы, где они работали несколько дней.

— Штаб в сборе, — отчеканил Морин, голосом давая понять, что дело серьезное, не терпящее отлагательства.

Гуров кивнул.