Приключения-84

Я сразу же снял с головы тюбетейку и отдал дежурному. Он внимательно изучил ее и просунул под подкладку палец, потом подозвал солдата и что-то быстро сказал ему. Тот нехотя удалился. Вернулся он четверть часа спустя и передал нам через дежурного отцовскую бархатную тюбетейку.

Наш опекун-слепец рассыпался в благодарностях, и я заметил это, положил дежурному в ладонь несколько монет.

Затем мы пошли к нищему. У него был собственный дом из четырех комнат и кухарка-старуха. Судя по всему, беден он не был. Что же в таком случае заставляло его заниматься позорнейшим промыслом? Очень скоро я все понял сам.

Мои обязанности состояли в том, чтобы служить нищему поводырем: прежний его поводырь сбежал, и, вспоминая о нем, старик осыпал его голову проклятиями. Так вот, я приводил старика на людный угол, и начиналось представление. Ширин в лохмотьях, растрепанная усаживалась у ног попрошайки. Он заводил гнусаво песню-молитву, а я быстренько переодевался в ближайшей подворотне в платье учащегося медресе (чистый халат и чалму я прятал в мешке), появлялся на углу и, подходя поочередно к каждому из нищих — а их с утра здесь скапливалась уйма, — говорил им, как научил меня мой хозяин-слепец:

— Я прислан сюда благостным муфтием для того, чтобы сообщить вам: собирать подаяние на этом углу имеют право лишь слепые. Впрочем, если вы желаете, вас могут с благословением муфтия в угоду аллаху ослепить. Тогда стойте здесь с протянутой рукой, сколько вам захочется!

Достаточно было мне после этих слов сделать вид, что я ищу глазами полицейского, как нищие, подобрав полы халатов, уносились кто куда.

И мой хозяин, слепота которого сомнений не вызывала, оставался один.

К полудню мешочек, привязанный к его поясу, наполнялся монетами, и, сгорая от стыда, я получал нашу с сестренкой долю: малую толику того, что собрал старик.

Было невыносимо видеть, как на Ширин бросают взгляды сотни людей: кто сочувственные, кто брезгливые.

Прошло несколько дней, и обстановка на нашем углу изменилась. Появились откуда-то слепцы, самые подлинные; угрозы мои были теперь бессмысленны. Тогда старый хитрец и жадина придумал другую уловку. С помощью мазей и красок изображал он на моем лице и руках глубокие язвы и давал мне колокольчик, каким возвещают о своем приближении прокаженные. Едва я показывался из-за угла, как нищие бросались врассыпную — и зрячие и слепые, а я усаживался, как научил меня мой хозяин, в тени и ставил в трех шагах от себя жестянку для подаяний. Если о дно стучала монета, я должен был благодарно кивнуть головой. Старик же наш, посадив у своих ног Ширин, оставался по-прежнему на самом бойком месте, и дела его шли блестяще. Я тоже, к удивлению своему, собрал к обеду тридцать монет. Они казались мне грязными.

В пятницу был базарный день, и старик после утреннего намаза сказал:

— Сегодня, сынок, будь особенно усерден. Дрянные попрошайки сбегутся в город со всех окрестных селений. Разгоняй их, а если не побегут, плюнь на кого-нибудь.

Он мерзко захихикал. Эти слова переполнили чашу моего терпения.

— Нет! — закричал я так, что прибежала со двора старуха кухарка. — Хватит! Я человек честный и хочу зарабатывать деньги честно!

Схватив сестренку за руку, я ушел из этого проклятого дома и ни разу не оглянулся, хотя слепец сперва разразился бранью, а потом выскочил за калитку и начал жалобным голосом звать нас обратно.

Мы снова остались одни, без денег и крова.

— Куда мы пойдем? — спросила Ширин.

В больших глазах ее была тревога, но, кажется, поступок мой ей понравился; она крепко обхватила мою руку и прижалась ко мне.

Не отвечая сестренке, я пошел с ней к базару. Он был полон товаров. Столы ломились, но я сразу заметил, что продавцов здесь больше, чем покупателей, и торговцы кричали, расхваливая свой товар, один громче другого. У ворот стояли кучкой парни и старики. Они тоже объявляли как могли громко: «Любую поклажу снесу, задешево снесу!» Нищих и бродяг здесь тоже было немало. Поразмыслив, я присоединился к беднякам-носильщикам, которые желали зарабатывать свои деньги честно. Но кричать, как они: «Возьмите меня» — я не мог. Стоял молча, а Ширин уселась в сторонке и не спускала с меня глаз, и щеки ее пылали.

Один за другим уходили носильщики, а меня никто не нанимал, и я чувствовал себя очень скверно. Ноги мои устали, и присесть хотелось, но я все не терял надежды. И дождался.

— Эй, мальчик! Черноволосый! — крикнула молодая женщина. Она ткнула в меня длинным пальцем, украшенным перстнями. Только тогда я понял, что ей нужен именно я.

— Бери мешок, — велела женщина, — и неси следом за мной.

Я поспешно взвалил на плечо куль весом с добрый батман[11], взглядом позвал за собой сестренку и последовал за этой высокой женщиной. Шаги у нее были такие — мужчина позавидует! К тому же шла она налегке. Я начал задыхаться, но не отставал. Груз, сперва показавшийся мне посильным, скоро стал невыносимо тяжел. Правое плечо, на котором лежал мешок, заныло, ноги мои тряслись. Меня пошатывало, но я ни разу не споткнулся и не застонал, только зубы покрепче стиснул.