Приключения-84

— Надька, — испуганно взглянув на прокурора, она опять поправила себя: — Надя. Тоже сестра. Нас четверо. Было четверо, — уточнила она, снова вспомнив о Любе, но на этот раз удержалась от слез. — Надя тоже ушла. Тоже в тот день.

Я продолжал задавать себе вопросы. Что же происходило в этом доме, если из него уходили люди? Выходит, уходили, чтобы остаться в живых? Чего же Люба-то не ушла?

— Кто еще? — продолжал безжалостно требовать прокурор. — Кто еще здесь жил, я вас спрашиваю?

И наконец Софья выдавила из себя:

— Он.

— Он. Ваш отец Прокоп Антонович Сличко?

— Да.

Прокурор быстро и, кажется, вопросительно взглянул на меня. Но еще раз повторяю, что с этой фамилией я действительно столкнулся впервые.

— Хорошо. Пойдем дальше, — сказал прокурор.

В тот момент я еще не знал, что предстоит увидеть труп человека, чья фамилия, так заинтересовавшая прокурора, не произвела на меня никакого впечатления.

Нам пришлось нелегко. Мы перебрались через кирпичный забор на территорию бывшего железоделательного завода и спустились по шаткой и ветхой лестнице на дно оврага. Я невольно посмотрел вверх и ужаснулся: не приведи упасть с такой высоты — если и останешься живым, то на веки вечные калекой.

На дне оврага, на громадной бугристой каменной глыбе лежал под охраной промокшего милиционера мужчина. И он был мертв. Лежал головой вниз, и от головы по камню тянулась уже застывшая коричневая полоса, теряясь в сырой глине.

Чего только не набросали люди в этот овраг... И старые матрацы. И всякое рванье. А вот по камню свисает мокрый рваный пиджак: вроде совсем недавно такие были в моде, и материал броской расцветки... Чугунок, нелепая крестовина... Овраг — не овраг, а мусорная яма...

Меня вернул к делу голос Привалова:

— Посмотрите на него внимательно, доктор. Вот это и есть, вернее, был Прокоп Антонович Сличко. — Голос прокурора звучал теперь звонко, едва ли не усмешка послышалась мне в его тоне.

— Чего уж теперь смотреть, — откликнулся я.

— Верно. С такой высоты живым не уйдешь. Как вы думаете, вы все же медик, когда он умер?

— Судя по внешним признакам, — неуверенно ответил я, — приблизительно в полночь. Умер, думаю, не сразу, но давно. Может быть, и раньше полуночи.

— Наши эксперты отвечают точнее. А как насчет опьянения? — Привалов явно был в неплохом настроении, вовсе не отвечающем обстановке.

— Пьян не был. Ну, слегка выпил, может быть, чуть больше.

— Потрясающая точность! Доктор, вы делаете успехи на нашем поприще. Надо будет вас остерегаться как конкурента. — Привалов даже присвистнул в конце своей тирады. — Понятно, понятно. Все понятно.

Тут уж и я усмехнулся. Что ему может быть понятно? Три смерти в одной семье. За одну ночь. Да еще два человека ушли из дома. Из этой семьи. Что же происходило в семье, в доме?

2

На Октябрьской площади Привалов вдруг приказал водителю остановить машину. Тот не сразу нашел место для стоянки и в конце концов втиснулся между двумя экскурсионными автобусами.

Туристы, которых возили в заповедник, обычно останавливались в нашем городе завтракать и осматривать памятные партизанские места. Здесь, на площади, они клали цветы к памятнику «Партизанка» и затем завтракали в молочном кафе «Октябрьское».

Цветы у гранитных ног партизанки уже лежали, значит, никто не помешает нам с Приваловым посидеть в скверике у памятника, в самом центре новой круглой площади. Он и направился к скамейке, ни слова не говоря мне, настолько его решение поговорить наедине было ясным. Однако сперва он все же подошел к блестевшей плите, наклонился и зачем-то поправил букетики — аккуратнее разложил их, что ли, своих ведь цветов у нас не было. Я ждал его на скамейке, и заговорил он, не дойдя еще нескольких шагов до нее:

— Вы же дежурили сегодня ночью. Что нового в больнице?

Чего угодно, но такого вопроса я никак не ожидал.

— Да... дежурил. Но ничего особенного припомнить не могу. В моем отделении вообще ничего. Да и в больнице...

— И все-таки? — чуть ли не требовал прокурор.

— Какая-то драка. — Я даже пожал плечами. — И один перелом ноги. По-моему, к драке этот случай отношения не имеет, но перелом такой, что лечение затянется. Кстати, этот, с переломом, без сознания, так что и записать о нем ничего не могли.

— Даже так? — И вот Привалов задал наконец вопрос, которого я ждал с той минуты, как уселся на скамейку. Этот вопрос задал совсем другим тоном, тихим и вовсе не таким самоуверенным голосом, какой был у него еще несколько секунд назад. Пожалуй, даже некую теплоту услышал я в его голосе: — А как вы думаете, доктор, зачем я потащил вас с собой? И кто такой вообще этот Прокоп Антонович Сличко?

— Ничего я не думаю, — постарался я ответить без какого-либо намека на раздражение, которое обычно трудно скрыть в беседе, когда говорят друг с другом все знающий человек и человек, недостаточно информированный. — Ничего не думаю, потому что не знаю ничего.

— Нет, — все так же мягко возразил Привалов, — вы уже много знаете. Я бы даже сказал: ужасающе много.