Приключения-91

Фишман защищался с упорством, которое трудно было предположить в человеке такого склада характера. И все же Хижняк «дожал» его — мрачные стены следственного изолятора и дикие нравы сокамерников-уголовников оказались весьма действенным средством. Фишман начал давать показания, когда ему пообещали отдельную камеру. Известно ему было немного, но вполне достаточно, чтобы представить картину тотальной системы коррупции, которая опутала город и область. Кооператив «Свет» был создан для легализации торговли импортной видеоаппаратурой, компьютерами и прочей электроникой, которую поставляли зарубежные партнеры по подпольному бизнесу. Контрабанда доставлялась в город частично транзитными рейсами в автофургонах, но больше железной дорогой в ящиках с импортным оборудованием для строящегося завода по производству магнитофонов. Расплачивался за заграничный товар преимущественно антиквариатом и золотыми изделиями. По самым скромным подсчетам, месячный оборот торгово-закупочного кооператива «Свет» составлял около полутора миллионов рублей. В чьих карманах оседали эти деньги? Фишман, увы, этого не знал — зицпредседателя в такие подробности не посвящали. Он лишь передавал выручку от тайных операций в условленном месте некоему молодому человеку без имени, молчаливому и угрюмому. А перед этим обычно звонил шеф и назначал дату, время и место встречи. Шефа Фишман в глаза не видел...

Новость принес Баранкин.

— Ты слышал, что случилось в СИЗО? — спросил он, передавая мне оперативные сводки.

— Не приходилось, — буркнул я в ответ, не придав должного значения словам Баранкина.

— Вчера поздним вечером подследственные захватили заложников! Требуют, чтобы им дали оружие, деньги, машину. Генерал вызвал группу специального назначения.

Некоторое время я сидел спокойно, «переваривая» услышанное. Новость, конечно, была из разряда редких, но, собственно говоря, мне-то что... И вдруг меня словно током ударило — Фишман!

Я включил селекторную связь.

— Товарищ подполковник! СИЗО...

— Знаю, — перебил меня Палыч. — Только что звонил. Спецназ готовится к атаке. Договориться... э-э... не удалось. Выезжаем туда. Поторопись...

 

В СИЗО хаос: расщепленные взрывом двери, куски отбитой штукатурки, кислый дым от взрывчатки, который еще не успел выветриться. Ребята из спецназа курят, устроившись на каких-то ящиках у ворот. Только некоторые сняли бронежилеты, остальные отдыхают в полной экипировке, до боли знакомой мне по Афгану.

Начальник следственного изолятора бледен и не выпускает из зубов сигарету, дымит, как заводская труба.

— Из-за этих сволочей чуть кондрашка меня не хватила, — жалуется он подполковнику. — Теперь комиссии забодают — такое ЧП...

— Ты мне вот что скажи — убитые есть? — нетерпеливо спрашивает Палыч.

— Один. Всего один. Подследственный.

— Из тех, кто брал заложников?

— Нет. Этих молодчиков взяли живьем.

— Фамилия? — не отстает Палыч.

— Не помню. Зачем тебе?

— Нужно.

— Сейчас справлюсь...

Начальник СИЗО подзывает кого-то из своих сотрудников, спрашивает, тот разводит руками, при этом глухо ухмыляясь. Мне его состояние понятно радуется, что в такой передряге жив остался.

— Где труп? — наконец теряет терпение Палыч. — Веди к нему...

Убитый лежит на затоптанном полу одной из камер.

Он прикрыт какими-то тряпками, кажется, старыми простынями. Палыч, кряхтя, присаживается на корточки и открывает лицо покойника. Смуглая кожа, черные, чуть тронутые сединой кудри, крупный нос... Фишман!

— Как это случилось? — глухим голосом спрашивает Палыч.

— Когда спецназ вышибал дверь взрывом, Фишману размозжило голову, отвечает начальник СИЗО.

— А как он оказался под дверью? Ведь он не был... э-э... с теми, кто брал заложников.

Начальник СИЗО, как перед этим его подчиненный, в недоумении разводит руками.

— Ты предполагал нечто подобное? — усталым, бесцветным голосом обращается ко мне Палыч, когда мы усаживаемся в машину.

Я совершенно разбит, подавлен: похоже, все наши усилия и старания теперь не стоят выеденного яйца.

— Угу... — единственное, на что у меня хватает духу.

Мы молчим всю обратную дорогу. И только у входа в управление меня прорывает:

— Товарищ подполковник! Чем я провинился, что вы именно меня на это дело сосватали? Ведь вы знали, знали, чем оно пахнет!

— Знал... — угрюмо соглашается Палыч. — Потому тебя и выбрал...

— Спасибо за доверие, — что-то мутное, нехорошее поднимается из глубины моей души, и необъяснимая злость охватывает меня. — Между прочим, моя жизнь мне пока еще не наскучила.

Палыч вдруг сутулится, становится как бы ниже ростом. Не глядя на меня, он тихо роняет:

— Жаль... Мне бы твои годы...

И, чуть прихрамывая, он поднимается по лестнице.

Я остаюсь. Мне нужно немного прогуляться, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства. Неужто я трус? Теперь уже просто не знаю... Но что прикажете делать, если передо мной резиновая стена? Я ее бодаю изо всех сил, упираюсь, как вол, она вначале поддается, а затем пружинит и, больно пнув, отбрасывает на прежние позиции.