Приключения Айши

Мы немного помедлили, участливо глядя друг на друга, не в силах произнести ни слова. Затем обнялись, и, признаюсь, на глаза у меня навернулись слезы. Нами овладела горькая безысходность. Тосковать столько лет, столько лет провести в утомительных путешествиях – и вот чем все это заканчивается! Страшно было даже думать, что через несколько коротких минут мой приемный сын, самый дорогой друг, спутник всей моей жизни, это великолепное воплощение красоты и энергии, превратится в груду исковерканного, трепещущего мяса. О себе я не думал. Я уже стар, пора и честь знать. Позади у меня жизнь, не обремененная никакими грехами, кроме, может быть, поисков прекрасной пещерной Сирены, которая властвует нашей судьбой.

Нет, в этот момент я думал не о себе, а о Лео: он собирался с силами для последней попытки, и, глядя на его решительное лицо, сверкающие глаза, я почувствовал, что горжусь им. Запинаясь, я благословил его и пожелал счастливой жизни в бесчисленных веках и втайне помолился, чтобы я остался его спутником до конца времен. В нескольких словах и он поблагодарил меня, тоже благословил, затем пробормотал:

– Пошли!

Бок о бок мы начали этот ужасный спуск. Сначала он проходил достаточно легко, хотя стоило одному из нас поскользнуться – и он тотчас низринулся бы в вечность. Но мы были сильны и ловки, привыкли к всевозможным трудностям и не оступались. Примерно через четверть пути мы остановились на большом, впаянном в лед валуне, повернулись спиной к горе и стали внимательно присматриваться. Место было и впрямь ужасное, мы так и не смогли рассмотреть то, что хотели, ибо в ста двадцати ярдах от нас вздымался горб, который не позволял заглянуть дальше.

Опасаясь, что наши нервы не выдержат слишком продолжительного разглядывания зияющей бездны под нами, мы опустили глаза и двинулись дальше. Спускаться стало труднее, камни попадались теперь реже, несколько раз нам приходилось скатываться к ним, не зная, сумеем ли мы задержаться. Но мы цеплялись ремнями за острые выступы скал и льда, а когда добирались до места, где можно было передохнуть, подтягивали ремни к себе – только эта предосторожность и спасла нас от гибели.

Наконец мы добрались до горба, уже более чем на полпути вниз: по моим прикидкам, мы находились в двухстах пятидесяти футах от начала ледника и в ста пятидесяти футах от темнеющего дна узкого ущелья. Здесь не было камней, только шероховатый лед, на него мы и сели, чтобы отдышаться.

– Надо посмотреть, – сказал Лео.

Но вопрос заключался в том, как это сделать. Чтобы разглядеть, что там внизу, надо было повиснуть за изгибом ледника. Мы без слов поняли друг друга, и я хотел было начать спуск.

– Нет, – сказал Лео, – я моложе и сильнее. Помоги мне. – И он прикрепил конец своего ремня к прочному выступу льда. – А теперь, – сказал он, – держи меня за лодыжки.

Замысел был явно безумный, но у нас не оставалось никакого выбора; я уперся пятками в углубление льда, схватил Лео за ноги, и он медленно заскользил вниз, пока его тело не скрылось наполовину. Что он там увидел – не имеет особого значения, ибо все это вскоре увидел я сам, его тяжелое тело рванулось с такой силой, что я не смог удержать его ног. А может быть, кто знает, я сам выпустил их, повинуясь инстинкту самосохранения. Да простит меня Небо, если это так было, но, не разожми я пальцев, я неминуемо рухнул бы в пропасть. Ремень, которым был привязан Лео, размотался и натянулся.

– Лео! – закричал я. – Лео! – В ответ мне послышалось: «Спускайся!» Но, к чести моей будь сказано, я не раздумывал ни минуты: лицом к пропасти, как я сидел, я заскользил вниз.

Через две секунды я достиг горба, через три – оказался по ту его сторону. Подо мной висело что-то вроде короткой гигантской сосульки, которая отстояла всего на четыре ярда от стены пропасти. Сосулька была не более пятнадцати футов длиной и некруто изгибалась наружу, поэтому спуск был достаточно пологим. Более того, в самом ее конце соскальзывающие капли смерзлись в небольшой выступ шириной в ладонь. Поверхность льда подо мной была шероховатая, цеплялась за мои одежды, к тому же я по возможности притормаживал руками. Поэтому я спускался довольно плавно, пока мои пятки не уперлись в небольшой выступ. Здесь я и застыл, стоя почти прямо и раскинув руки, будто распятый на ледяном кресте.

Лишь тогда я увидел все, и кровь как будто остановилась в моих жилах. В четырех-пяти футах под сосулькой висел Лео: он медленно крутился на своем ремне, как – в голову мне пришло совершенно нелепое, абсурдное сравнение, – как баранья нога на вертеле. Внизу зияла черная пропасть, а на самом ее дне, далеко-далеко внизу, слабо поблескивал белый снежный сугроб. Вот что я увидел.

Только подумать! Я распят на льду, мои пятки упираются в небольшой ледяной порог, мои руки держатся за ледяные наросты, где с трудом уместилась бы и птица, а вокруг меня и подо мной – разверстая пустота. Вернуться на прежнее место невозможно, даже шевельнуться невозможно: одно неосторожное движение – и я в пропасти.

А подо мной, как паук на паутинке, медленно вращался и вращался Лео.