Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

Мы спустились в полуподвальное помещение – ржавые трубы, газетные обрывки на пыльном бетоне, странный писк и шуршание. Желтки ламп, кое-как разбросанные по низкому потолку, освещали вход в узкий коридор и в тупике его неприметную дверь.

Закрытый клуб, только для посвященных, так он сказал, но я сразу определила – притон. Помнится Максимовский сказал: ну не в подвал же он тебя потащит…

Нострадамус, блин.

– Войдем, ничему не удивляйся, веди себя тихо. – Тим, по его словам, очень рисковал, публика там собиралась серьезная, проверенная – посторонние люди нежелательны, да и огласка никому не нужна.

По сигналу дверь открыли, нас пропустили внутрь, предварительно обыскав, и задав пару вопросов Тиму. Микрофон, пристроенный мной, по совету Макса, в нижнем белье, обнаружен не был, о чем я усердно молилась, пока меня ощупывал охранник. Наглеть он не стал, и я беспрепятственно была допущена к таинству.

В просторном зале в круг стояли раздолбанные топчаны, на столе накрытом старыми газетами бутылка 'Столичной', граненые стаканы и подъездная закуска – плавленый сыр, селедка, лучок на черном хлебе. На протертом пледе одного из топчанов восседали трое, привлекшие мое внимание. Картина напоминала мне ту, знаменитую, охотничью, где на полянке трое хвастаются своими трофеями. Только что-то в нашей картине показалось мне неправдоподобным. Сейчас, сейчас… Ага! На бутылке 'Столичной' наклейка внуковского Дьюти Фри, топчан не раздолбанный, а нарочито состаренный, как и облысевший кашемировый плед! Шторка, разделяющая зал на зрительский и сцену, не что иное, как гобелен, за нее на антикварных торгах дали бы неплохую цену. Кто устраивает в этом 'псевдо клубе' зрелища для богатых и знаменитых, соскучившихся по своему босоногому детству?

Мы пристроились на соседнем топчане, заказали сухое вино 'Эрети' – на мой вопрос о мартини, бармен выкатил глаза так, что я стушевалась. Тим подбодрил меня, сказав, чтобы я вела себя естественней. Я не из трусливых, но отсутствие женщин среди посетителей притона слегка меня напрягло.

Все ожидали начала шоу, на диванах становилось все оживленнее. Послышались выкрики:

– Глашка, выходи!

– Глафииира! – завсегдатаи начали свистеть и улюлюкать.

Наконец, звеня кольцами по металлическому карнизу, шторка была сдернута в сторону, открыв истомившимся взорам гинекологическое кресло. Оно блестело нержавеющими подколенниками, но большая его часть была закрыта тонкой прозрачной клеенкой. Из-за шторки выглянуло круглое девичье лицо с двумя короткими хвостиками, затем плечико, потом сама Глафира, стеснительно прикрывая грудь углом гобелена. Под свист и улюлюканье Глафира покинула свое убежище, и с удивительной сноровкой впорхнула в кресло.

Почему я удивилась ее прыти? Да потому что задница Глафиры превосходила всё мировое чаянье второй половины человечества. Да что там, она была огромна! Еще красавица обладала невероятно толстыми и белыми ляжками, причем без следа целлюлита, и мясистым, выбритым лоном. Оно и привлекло все мужское внимание.

Чего кривить душой, позабыв о спутнике, я тоже не могла оторвать глаз от этой картины.

Пока мы разглядывали чудеса между раскинутых ножек красавицы, показался еще один персонаж предстоящего спектакля. 'Доктор', как и положено, был одет в белый халат, и с громким щелчком натянул на руки резиновые перчатки, сейчас он напоминал тяжеловеса перед взятием штанги. Глашенькины глаза стали влажными, она издала какой-то хрюкающий звук, то ли носом, то ли утробой. Доктор подошел ближе, Глафира застонала и заелозила задом по клеенке, нетерпеливо суча упитанными конечностями.

Мы расположились вокруг кресла, каждый хотел увидеть действо как можно ближе, не пропустить ни одного движения, ни одного звука. Мысленно я молила, лишь бы не пропала связь с Максом, ведь он должен слышать и записывать все, что происходит.

Доктор ввел ладонь в лоно, Глафира выгнулась на встречу, требуя продолжения. Он месил ее, как кондитер тесто, глубоко, сильно. Голова Глафиры моталась от одного плеча к другому, глаза ее закатились, она натужно хрипела. Эти звуки были подобны звериным, казалось девица абсолютно не контролирует себя.

– Хорошо, милая, – одобрил мужчина.

– Глубже! – словно в бреду заголосил один из наблюдавших.

– Хрр-рр… – отозвалась Глафира, а мужчины все, как один, мастурбировали, стараясь коснуться Глафириных телес.

Обессиленную артистку отвели за шторку, и удовлетворенная публика уселась на топчан, обсуждая пережитое. Тим, со все еще шальными глазами, пошел заказать в баре водки.

– Единственная баба, которая может так кончать! – переведя дух сказал один из наших соседей.

Мне вдруг стало неуютно в этом исключительно мужском обществе, обсуждающем женщин.

– Ты что ж никогда не видел, как бабы кончают? – крикнули с другого конца зала.

– Да, видел, тока теперь думаю, что это брехня…

Я поискала глазами моего спутника, но он словно провалился, и я решила, что он пошел освежиться в туалетную комнату, ведь и его не оставили равнодушным Глафирины прелести. Делать здесь мне было больше нечего, пора потихоньку сматываться.