Приключения англичанина

Генрих Францевич совсем не изменился: все такое же самодовольное (как у Сальвадора Дали) выражение лица, те же закрученные кверху усики…

– Рад вас видеть, молодой человек! Чем по жизни занимаетесь? Почему не заходите?

Вслед за Генрихом подошла ко мне, умиленно улыбаясь, Вера Владимировна:

– Да ведь это же мой зятек!

Ну все, хватит с меня, сказал я в сердце своем, так мы не договаривались. Не для того я сюда приехал, чтобы трепать себе нервы воспоминаниями, до сих пор, оказывается, довольно болезненными.

Улучив момент, бочком–бочком, по стеночке снова переместился в прихожую, но там теперь стало так тесно, что пробраться к выходу из квартиры не представлялось возможным.

Не успел забиться под вешалку, как в прихожей появились трое, нет, четверо, нет, пятеро мордоворотов в черных пиджаках, каждый с автоматом на шее (шутка). Напористо работая локтями, они выкрикивали:

– Где свидетель? Не видели свидетеля? Нужен свидетель!

– Что это значит? Кто эти люди? – шепотом спросил я .у окружающих.

– Это отвергнутые невестой претенденты на ее руку и сердце, – тоже шепотом ответил мне кто–то. – Трудятся на том же предприятии, что и Семен Ильич, некоторые под его непосредственным руководством. Инженеры, бухгалтеры, снабженцы. В данный момент, насколько я понимаю, благородно вызвались поискать запропастившегося вас…

– Почему вы решили, что меня?

– Так видно же.

Отвергнутые прочесывали толпу уже в опасной для меня близости. Настроение у них, естественно, было отвратительное, поэтому, выполняя поручение, они запросто могли насовать мне в грызло под предлогом, что я, допустим, сопротивлялся. Им же требовалось выпустить пар. А тут как раз этот безвестный токаришка, исхитрившийся снискать расположение сразу двух высоких начальников…

Хорошо, что они не знали, как я выгляжу.

Между тем из гостиной донеслись хлопки аплодисментов, это дамы уговорили Федосея «почитать». Я встал на цыпочки, все равно ничего не увидел (мешали головы), но легко представил, как он, бородатый, в диссидентском свитере, вытаскивает из заднего кармана джинсов мятые листочки, а Елена стоит рядом, по видимости безучастная, а на самом–то деле готовая выцарапать глаза любому, кто посмеет высказать критическое суждение о его творчестве.

Овации стихли, и Федосей завыл:

– С жизнью так и не сжился, – сосуществовал.

Ненавидел людей и не переставал

ненавидеть (с испугу, конечно, с испугу).

Стольким женщинам он признавался в любви,

а холодное пламя в холодной крови

все по кругу летело, по кругу…

У меня над головой колыхалась люстра – так вздыхали дамы в гостиной, обмирая. Не знаю, то ли водка выпитая подействовала, то ли дух противоречия во мне пробудился, как всегда при слушании Федосеевых виршей, а только я крикнул из–за спин:

– Федосей, да разве же можно такое на свадьбах читать?

Ну конечно, мне стало жалко Елену.

Лидка, сориентировавшись на звук, бросилась ко мне, барабаня кулачками по плечам не успевавших отскочить в сторону:

– Куда же ты подевался? Машина ждет! Мы уже опаздываем!

Как нашкодившего кота, меня за шкирку вынесли на улицу. Помню, ехали в розовой «волге», потом стояли в белом зале, динамики транслировали гимн Гименею. Еще в прихожей я слышал пересуды, что для обоих молодых этот брак не первый. Может, поэтому Галка–невеста держалась так уверенно. А может, потому что родитель у нее тоже был руководящим работником…

Лидка не отходила от меня ни на шаг, боялась, наверное, что сбегу, но куда же я мог сбежать из собственного повествования? Некуда мне было бежать, это я уже понял.

Потом привезли обратно, втолкнули в гостиную. Мельком я оценил обстановку – мама родная. Мебель черного дерева, бронзовые бра, на стенах картины в позолоченных рамах. Напольные фарфоровые вазы. Количество гостей и столы с яствами тоже впечатляли.

Слева от меня уселась Лидка, справа – Савушкины, причем за Федосеем сразу стали ухаживать дамы, предлагали ему то и это, подливали в бокал, нисколько не смущаясь присутствия Елены. Федосей, кстати, тоже не смущался, привык, вероятно, к подобному отношению, выступая на диссидентских квартирах.

– Ах–ах, – приставали к нему дамы, – сочините что–нибудь экспромтом!

Федосей посмотрел на них отрешенно, и они затрепетали, как осиновая роща.

И мне снова стало жалко Елену.

– Эх ты, – сказал я Федосею, – да разве же можно так с женщинами?

Федосей сделал вид, что не услышал. Действительно было шумно. Все довольно быстро напились и теперь оживленно переговаривались, то и дело начинали кричать «горько».

А в углу гостиной было подготовлено нечто вроде небольшой эстрады (с ударной установкой, колонками и пр.), и вот на эту эстраду вскочили патлатые музыканты в рваных одеждах, рубанули воздух грифами электрогитар, запели, раскачивая взад–вперед спортивные туловища. Растрогали, черти, исполняя мою любимую: «If there anybody going to listen to my story…»