Приключения Аввакума Захова

Калудиев. О нем я также расскажу позже, потому что в то воскресенье и он отсутствовал. Но раз речь зашла о капитане, я не могу не отметить уже сейчас одного печального обстоятельства. Сей красавец с телосложением античного атлета, да к тому же еще артиллерист, неожиданно проявил поразительный и необъяснимый интерес к медицине. На это мне однажды намекнула доктор Начева, моя коллега, когда я совершенно случайно спросил у нее, почему он так часто посещает амбулаторию.

– Интересуется медициной, – скромно ответила она.

– А почему бы ему не обратить внимания на мою медицину? – спросил я – Сап и куриная чума тоже довольно интересные болезни.

Она согласилась, что и эти болезни интересны.

– Притом я у него под боком, – стоял я на своем, стараясь казаться совершенно безразличным, – а до твоей амбулатории, в Луки, человеку приходится топать добрых двенадцать километров!

– О, это пустяк, – сказала она. – Ведь у капитана новенький мотоцикл!

Между прочим, я должен заметить, что у доктора Начевой точно такой же вздернутый носик, как у той девушки, которая вышла замуж за моего друга. Кроме всего прочего, ее тоже звали Катей. И эта Катя, как и та, прежняя, слушала меня очень рассеянно, и слова мои как будто не достигали ее ушей.

Так вот в ту пору капитан Калудиев упорно продолжал наведываться в Луки, и мне не оставалось ничего другого, как вытащить из шкафа мой старый сачок для ловли бабочек.

5

– Ну как, доктор, очнется он? – допытывался у меня председатель кооператива, испуганно всматриваясь в лицо раненого. Он жался к стене и напрасно силился придать себе бравый вид.

– Надо полагать, – сказал я. – Если нет сотрясения мозга, он через час придет в себя.

– Только бы выжил, бедняга! – вздохнул председатель.

Майор Инджов молчал и мрачно сопел. Он так нахмурил свои пышные брови, что они нависли над его крючковатым носом, как соломенная стреха.

Инженер Кузман Христофоров стоял в углу комнаты в позе арестанта, не поднимая глаз от пола. На его лице не было признаков ни тревоги, ни удивления. Он казался крайне раздосадованным, сердитым на все и вся за то, что прервали его сладкий предутренний сон.

Майор взглянул на часы. Скоро пять.

– Через пятнадцать минут приедет доктор Начева, –

сказал он. – Отсюда до Луг всего двенадцать километров.

– Двенадцать километров – это два часа ходьбы, –

равнодушно заметил Кузман и зевнул.

– Я говорю, пятнадцать минут. – Майор нахмурился и, высунувшись из окна, спросил старшину – Ты выставил охрану возле пункта? – Получив утвердительный ответ, он покосился на Кузмана Христофорова и сказал. – Я велел доктору Начевой ехать на кооперативном грузовике, и значит, она будет здесь через пятнадцать минут. Ясно?

Кузман пожал плечами, снова зевнул и промолчал.

Кофе закипел и с шипением полился через край; я снял его со спиртовки.

– Вы, товарищ майор, проверили, в доме ничего не похищено? – спросил председатель.

– Это дело милиции, – резко ответил майор. – Я увидел только то, что сразу бросилось в глаза. – Он начал перечислять: – Разбито стекло, взломан шкаф, исчезли две тысячи левов – Помолчав, он добавил: – Одна топографическая схема. План.

– Вот это уже скверно! – Председатель вздохнул и вытер ладонью лоб. – Схема, говоришь?

Майор молчал.

Я снова пощупал пульс раненого и удовлетворенно кивнул. Ритм заметно улучшился.

– А где старший геолог? – неожиданно спросил майор. –

Где Боян Ичеренский?

Кузман вздрогнул, по его тонким губам проползла ироническая усмешка.

Майор опустил голову. Видимо, его смутил собственный вопрос – ведь он сам прекрасно знал, где его помощник. Хорошо, что не спросил о капитане – при этой мысли и я готов был усмехнуться, подобно Кузману, только, конечно, по другому поводу.

Я налил кофе в чашку, присел к раненому и положил ему на лоб руку. У него вдруг дрогнули веки, меж ресниц дважды чуть проглянули помутневшие зрачки… Я назвал его по имени, слегка потормошил за плечо. Пострадавший глубоко вздохнул.

– Ты меня слышишь? – спросил я. У него шевельнулись губы.

– Все в порядке, – улыбнулся я, победоносно оглядев всех. Старшина Георгий шмыгнул носом, и я увидел, как он в смущении отвернулся. Майор перевел дыхание, пошарил в карманах куртки и вынул леденец. Последнее время он старался меньше курить и потому ел много конфет. Развернув леденец, он сунул его в рот и, разгладив пальцами бумажку, принялся делать из нее кулечек.

Председатель тоже вздохнул с облегчением и вытер со лба пот. Кузман Христофоров остался таким же непроницаемым и мрачным – только в глазах его словно вспыхнула искра.

Я подложил под голову раненого еще одну подушку, поднес к его губам чашку с кофе и предложил отпить.

Вначале он, казалось, не понимал моего голоса или не понимал, чего от него хотят, и продолжал лежать с неподвижным лицом и опущенными веками.