Приключения Аввакума Захова

— Ну, не сердись на меня, товарищ председатель. — дружески улыбнулся ему Аввакум. — Великий Наполеон Бонапарт сказал однажды: «Дайте мне деньги, и мир будет мой!» Я чуть поскромней Наполеона и потому говорю, дайте мне деньги, я хочу оборудовать в своей будущей квартире ванную и ватерклозет. Наш строительный кооператив, в котором я состою пайщиком, отказывается оборудовать в моей квартире ванную с душем и еще один маленький душ более интимного назначения. А я без этих вещей жить не могу.

Все снова расхохотались; даже бай Гроздан усмехнулся. Я тоже заставил себя засмеяться.

Потом Аввакум обратился к Марко Крумову:

— За то, что я тут съел, заплатит сей почтенный муж, — и он указал на Ичеренского. — А теперь налей-ка всем нам вина, и себя не забудь! Тут речь зашла о жилье для Аввакума.

Бай Гроздан, которому археолог, очевидно, не очень понравился, начал хитрить: есть, мол. на селе несколько приличных комнат, но их снимают учителя и геологи. Так что нелегко будет подыскать жилье.

— Он может временно расположиться в моей амбулатории, — сказал я, хотя у меня было достаточно причин не выказывать особой любезности этому человеку.

— Это разумно, — сказал Ичеренский. Аввакум вздохнул.

Я человек очень чувствительный, — заметил он. — Стоит мне увидеть больное животное, как у меня портится настроение. А уж если я узрю шприц с иглой, то впадаю а меланхолию на целую неделю.

— А мне хоть тысячу шприцев покажи — все трын-трава! — усмехнулся Матей Калудиев. И тут же наш весельчак добавил: — Я не имею ничего против, если мы вдвоем будем жить в моей комнате. У меня просторно, южная сторона.

— Прекрасно, — кивнул Аввакум. — У меня слабость к комнатам, обращенным на юг. Два окна моей будущей квартиры расположены с южной стороны. Но я очень плохо сплю, у меня очень обострен слух, и я не выношу храпа. Чуть только услышу, что кто-то захрапел, на меня тут же нападает ипохондрия…

Бай Гроздан нетерпеливо пожал плечами, но смолчал.

— Я не храплю, — неожиданно отозвался Кузман Христофоров Все почему-то вздрогнули и как по команде смолкли. Возобновил разговор Аввакум.

— Большое спасибо за добрые чувства, — сказал он, напряженно всматриваясь в лицо Христофорова. — Я бы с удовольствием поселился вместе с таким замечательным горным инженером. Я всегда уважал горных инженеров. Но ты, дружище, имеешь обыкновение бормотать во сне, верно? Так что весьма сожалею.

— Не стоит! — сказал Кузман и налил себе вина. Снова наступило молчание.

— Ваша милость, как я вижу, любит удобства, — заговорил, пристально вглядываясь в лицо Аввакума, бай Гроздан. — Такая комната есть у Балабаницы: просторная, с тремя окнами, на втором этаже — тишая независимость!

— У Балабаницы? — лукаво взглянул на него Матей Калудиев и подмигнул.

— Эх ты! — нахмурился Ичеренский. Он отщипнул кусочек мякиша и принялся сминать его пальцами.

Бай Гроздан посмотрел в его сторону, и на лице его вдруг появилось выражение, какое бывает у человека, понявшего, сколь непростительную ошибку он допустил. Он хотел было что-то сказать и открыл уже рот, но потом опустил голову и не издал ни звука.

Матей Калудиев присвистнул и повернулся к окну.

— Что, эту удобную комнату вы уже кому-нибудь пообещали? — спросил Аввакум.

Мы переглянулись. На столь лобовой вопрос определенно должен был ответить Ичеренский. В конце концов, мы уже уполномочили его быть старшиной нашего стола.

Так и получилось.

Ичеренский откашлялся и взял слово.

— Тут дело несколько особое, — сказал он. — Бай Гроздан упомянул при комнату Балабаницы. Комната эта действительно имеет ряд удобств, это верно.

— Да и сама Балабаница кое-чего стоит, — лукаво подмигнул Матей Калудиев.

— Тут шутки неуместны! — одернул его Ичеренский. Он немного помолчал. — Но есть и одно неудобство: неизвестно, что может статься с человеком, который ее снимал!

— Будьте спокойны, — сказал Аввакум. — Этот человек едва ли скоро выйдет из тюрьмы.

Мы все уставились на Аввакума. Лицо бай Гроздана утратило жизнерадостность, а по губам Кузмана Христофорова скользнула какая-то злорадная и в то же время страдальческая усмешка.

Боян Ичеренский шумно высморкался в платок, хотя все мы знали, что никакого насморка у него нет.

— Его непременно повесят, — с веселой улыбкой повторил Аввакум. Он закурил сигарету и удобно устроился на лавке. — Секретарь окружною совета рассказал мне об этом учителе. Методий или как его…

— Методий Парашкевов. — буркнул я.

— Именно… Человек во всем сознался от начала до конца.

— Странно, — сказал Ичеренский.

Бай Гроздан тяжко вздохнул. Как будто не Парашкевова должны повесить, а его самого.

— И подобный субъект сидел тут, за этим столом, среди нас! — вдруг воскликнул капитан Калудиев и, стукнув кулаком по столу, схватился за кобуру.

От удара кулака, которым он мог свалить теленка, рюмка Кузмана Хрисгофорова подскочила, и вино, пролившись на стол, полилось ему на колени. Однако он даже не шелохнулся.

— Кто не умеет смеяться и не любит говорить о женщинах, тот не заслуживает доверия, — глубокомысленно заключил капитан и угрожающе затряс головой.