Приключения Аввакума Захова

Мне ужасно хотелось спать, но я все же встал, оделся наспех и отправился на ферму. Доярка как раз доставала ведро из-под вымени Рашки. Завидев меня, доярка смутилась — я как-никак ветеринарный врач и в вопросах гигиены крайне строг.

Уходя с фермы, я заметил непорядок, или, скорее, небрежность, в своем туалете. Хотя доярки передо мной уже не было (она осталась возле Рашки, смущенная моим слишком ранним приходом), я, кажется, сильно покраснел.

Вернувшись домой, я взялся составлять недельный отчет. Работа не очень спорилась, потому что я часто вспоминал о романе и прочих делах. К тому же дул сильный ветер, и по небу, как ладьи, плыли тучи, а это способно отвлечь, внимание самого сосредоточенного человека.

В таком состоянии меня и застал Аввакум.

Он казался веселым, жизнерадостным, у него было хорошее настроение. Похоже было, что он прекрасно выспался, притом спал сном беззаботного младенца. Я втайне ему завидовал, хотя и сознавал, что у меня перед ним есть ряд преимуществ.

Я смутился, совсем как та доярка, — видимо, меня рассердило то, что его приход прервал мою работу над отчетом.

Он же дружески похлопал меня по плечу и, хотя на столе у него перед глазами лежал отчет, довольно бестактно спросил:

— Что, стихи сочиняешь, поэт?

— Нет, составляю отчет, — возразил я и указал рукой на бумагу.

— А как составляешь — в рифму или белым стихом? Оставалось только пожать плечами. Мне было не до шуток.

Он уселся напротив меня, достал сигарету и с крайне беззаботным видом закурил. Вообще он держался так, как будто мы были с ним приятели с незапамятных времен. Может, мне следовало рассердиться, сказать, что я не собираюсь попусту тратить время, что, если ему нужен какой совет, пусть пожалует в амбулаторию: я принимаю там ежедневно с десяти до двенадцати. Но, как я ни старался, мне так и не удалось ожесточить против него свое сердце — вопреки всем моим понятиям о дисциплине и порядке мне было приятно, ужасно приятно, что он пришел. Чувство, что вот здесь со мной сидит сильный человек, снова овладело мной.

Но вот с чего он начал разговор, этот сильный человек.

— Послушай, доктор, — сказал он, — ты, конечно, знаешь Балабаницу?

Я даже рот открыл от изумления.

— Это очень славная женщина, — продолжал Аввакум.

— Да, — опомнился я и язвительно спросил: — Только когда же ты успел в этом убедиться?

— В том-то и дело, — засмеялся Аввакум, — что я еще ни в чем не убедился.

— Погоди-ка, — сказал я и обрадовался, что у меня появилась вдруг возможность припереть его к стенке. — Как же в таком случае ты пришел к заключению, что она славная женщина?

— Это только предположение, — пошел на попятную Аввакум. Я был удовлетворен его ответом и замолчал.

Аввакум пустил колечко дыма и вонзил в меня пристальный взгляд.

— Я надеюсь, что ты мне расскажешь кое-что об этой женщине, — сказал он Передашь свои личные впечатления или то, что ты слышал от людей Меня это очень интересует.

Я пожал плечами.

— Сожалею, — сказал я, — но никакого интереса к этой особе я не испытываю. Мне известны лишь некоторые очевидные вещи, то, что ни для кого не тайна. Эта красотка хотя и не первой молодости — отличный работник, у нее есть все данные стать лучшим мастером момчиловской сыроварни. Лично я восхищался, и притом не раз, образцовой чистотой, которую она постоянно поддерживает на своем рабочем месте. Халат у нее всегда ослепительной белизны, ногти на руках коротко подстрижены, волосы спрятаны под безукоризненно чистой косынкой.

— Любовники у нее есть? — спросил Аввакум.

Я посмотрел себе под ноги и замолчал. По этой части у меня не было сведений.

— А не случалось ли, что кто-нибудь перепрыгивал к ней ночью через забор?

Вопрос был слишком грубый, и я имел полное право обидеться, потому что был ветеринарным врачом, и не каким-то там соглядатаем, высматривающим, что делается в чужих дворах. Я снова посмотрел себе под ноги и промолчал.

— Хочешь, чтоб мы стали хорошими друзьями? — спросил совершенно неожиданно Аввакум.

— О, — только и произнес я и сел на кровать — было как-то неучтиво торчать перед ним. Его вопрос ошарашил меня.

— Я очень нуждаюсь в твоей дружбе. — продолжал с улыбкой Аввакум. — В дружбе с таким человеком, который бы мне верил и не думал бы обо мне худо.

— Что ж, ладно, — сказал я и почувствовал, как у меня горят щеки. — Мне кажется, ты человек неплохой.

Тогда у меня не было особых оснований верить в его добродетели, и я изрек эти несколько слов просто так, непроизвольно.

Он протянул мне руку, и мы улыбнулись друг другу.

Так началась наша дружба.

Затем Аввакум попросил меня разузнать о некоторых интимных сторонах житья-бытья нашей Балабаницы.

— Я научный сотрудник, — сказал Аввакум, — и ни в коем случае не хотел бы нанести ущерб престижу института, который я представляю. Если Балабаница поддерживает какие-нибудь сомнительные связи любовного характера, то мне, разумеется, не место в ее доме. Заинтересованная личность начнет смотреть на меня косо, и, чего доброго, поползут сплетни — на что только не способна ревность! Все это, естественно, не в моих интересах.