— А Петра Первого в кино видели?
— Видели.
— Так вот, все эти книжки и кинофильмы сочинил писатель Толстой. А сегодня утром он был на нашей улице.
— Кто был?
— Толстой, писатель.
— Врешь! — уверенно сказал Андрюшка-геолог, собиравший коллекцию булыжников и кирпичей. — Толстой давно умер, и Пушкин… Все классики умерли. Мне Венька сказал.
Венька, старший брат Андрюшки, учился в университете и знал про все на свете. Спорить с ним было бесполезно. Но Шурик только презрительно усмехнулся:
— Ну и дурахман ты, Андрюха! Слышал звон, а откуда он, не знаешь. То был другой Толстой, который "Войну и мир" написал. Так он умер. А этот живой, на машине ездит.
Шурика поддержали Славка и другие ребята. Андрюшка замолчал. Литературный спор окончился.
— Так вот, — продолжал Шурик. — Приехал сегодня писатель Толстой на нашу улицу на своей машине. Остановился он за углом, в переулке, и пошел гулять. Я так думаю, что он хочет про нас написать и ходил — смотрел, какие мы. А на его машине, на радиаторе красивая такая пробка — девочка с крыльями.
— Я видел! — закричал вдруг маленький Юрка, тихий, чистенький мальчик, прославившийся тем, что он обрезал ножницами свои длинные ресницы, из-за которых его дразнили девчонкой. После этого ресницы отросли еще больше. Юрка очень страдал и при разговоре прятал лицо. Сейчас, когда все уставились на него, он покраснел и стал оправдываться:
— Честное пионерское, видел… Красивая такая, с крыльями.
— И Толстого видел? — с уважением спросил Шурик.
— Не знаю… Видел — дяденька выходил большой такой, и лицо такое… важное. — Юрка изобразил на своем лице строгость, глубокомыслие и надменность. — В нашу парадную зашел.
— Он! — подтвердил Шурик. — Точно! Это он к знакомым заходил. А потом, когда вышел, сел в машину, видит — пробки нет, украли пробку. На нашей улице…
Все затихли.
— А при чем тут мы? — спросил Андрюшка. — Разве мы ее взяли?
— Не все мы, а кто-то один спер. А думать он будет про нас всех.
— Кто?
— Толстой. Подумает, что мы жулики, крадем у людей вещи, и еще такое про нас напишет, вроде как про хулигана Ваську Табуреткина. Давайте, ребята, найдем эту пробку, отнесем ему и скажем, что мы никогда ничего не воруем, а с пробкой вышло недоразумение, ну, вроде случайно…
— Во будет здорово! — обрадовались малыши.
— Давай! — согласился Толя, самый рослый семиклассник, не любивший много разговаривать. — Обойдем все дворы, поговорим и найдем.
— Мы вот как сделаем, — предложил Шурик. — Я уже придумал. Мы создадим штаб по розыску пробки. Он будет называться "Штапорп". Для руководства. Ладно? Членами штаба пусть будут Толя, я и Славик. Потом назначим разведчиков. Вот Юра будет разведчиком, он пробку видел…
— И я! И я! — послышалось со всех сторон.
— Всех назначим, но чтобы была дисциплина.
Организация "Штапорпа" была прервана неожиданным заявлением Ромки из четырнадцатой квартиры. Он все время молчал, видимо колебался, и вдруг, собравшись с духом, сказал:
— Я знаю, кто пробку взял.
Все члены штаба и разведчики обступили Ромку.
— Кто? — спросил Шурик.
— Генка, который два раза скарлатиной болел.
— Откуда знаешь?
— А я видел: он этой пробкой орехи колол.
— С крыльями?
— Ага.
— А где он живет?
Генку, знаменитого тем, что он дважды болел скарлатиной, знали многие. Ответили сразу несколько человек:
— В доме восемь!
— Пошли! — скомандовал Шурик. — Только не все. Пойдут члены штаба и Ромка. Остальные пусть ждут здесь, мы пробку сюда принесем.
— Я тоже буду ждать, — сказал Ромка и отвел глаза.
— Боишься? — спросил Шурик. Ромка засопел.
— Пусть остается, — вступился Толя. — Обойдемся без него.
"Штапорп" в полном составе двинулся к дому восемь.
Генка не запирался. Он вызывающе смотрел на членов штаба и, засунув руки в карманы, бренчал чем-то в знак полной независимости. В поступке своем он не видел ничего постыдного.
— Ну, у меня, а что? — развязно спросил он.
— Отвинтил? — сдерживая ярость, спросил Шурик.
— Ну, отвинтил, а что?
— Вот дам по зубам, — не выдержал Славик, — будешь знать что.
Шурик рукой отстранил Славика и продолжал допрос:
— Значит, ты — вор!
Генкино лицо отразило не столько обиду, сколько удивление:
— Какой же я вор? Что я — в карман залез?
— А какая разница? Пробку ты чужую уворовал.
Генка чувствовал себя припертым к стене и лениво соврал:
— Мне ее сам дяденька дал.
— Какой дяденька?
— Который в машине сидел.
— А ты знаешь, кто это сидел?
— Не знаю.
— Это писатель Толстой сидел, который про золотой ключик написал и про Петра Первого — кино.
Генка заметно побелел.
— Врешь, — прошептал он.
— Не вру, а точно.
— Про Буратино? — переспросил Генка.
— Точно… А ты…
— А я почем знал… Я и не отвинчивал, она сама упала, еле держалась, а я нашел… Почем знал.
— А чего тут знать? Чужое, значит, не тронь! Отдавай пробку, — приказал Толя. — Мы ее Толстому вернем.
Генка угрюмо смотрел на асфальт и ответил чуть слышно:
— Нет ее у меня.
— Не ври! — крикнул Шурик. — Сам сказал, что у тебя.
— Была у меня… Я обменял ее…
— На что?
Генка вытащил из кармана старый перочинный нож:
— Вот.
Все с отвращением смотрели на заржавевший и как будто обкусанный со всех сторон ножик.
— С кем обменялся?