Приключения без путешествий

"Что это он обо мне?.. А кто это боец Чернова? Ах, да! Это Оля! Это за вещи. Но при чем тут я? Это все Светленькая, я только ходил за ней".

Комиссар подробно говорил о койках, ватниках. Видно, он хорошо знал, что есть во взводе и чего еще не хватает. Он советовал завести библиотечку и музыкальные инструменты.

— Хочу сказать вам и о некоторых трудностях организационного характера, с которыми мы пока справиться не можем. Те из вас, которые пришли сюда с предприятий, будут получать зарплату по месту прежней работы. Но есть у нас и такие товарищи, чьи заводы и институты эвакуировались. Им никто платить не будет. А деньги для выкупа пайка, хотя и небольшие, но нужны. Со временем этот вопрос уладится, а пока следует этим товарищам помочь.

— Что ж, мы их на свое иждивение возьмем? — спросил кто-то из темной глубины комнаты.

— Иждивенцы — это те, кто не работает, не может работать, а эти товарищи будут работать так же, как вы. Речь идет о другом.

— Понятно, о чем речь, — откликнулся тот же голос, — займи до победы, там рассчитаемся.

— Ну конечно! — воскликнула Оля Светленькая и встала. — Вот у меня есть, — она открыла свою полевую сумку и вытащила пачечку денег, — около шестисот рублей. Зачем они мне одной? Мы ведь будем теперь жить одной семьей, зачем же делить деньги? Люди на фронте жизнь свою не жалеют, разве можно деньги жалеть? И еще вот о чем — у нас есть такие бойцы, у которых совсем не осталось личных вещей. Вот боец Орехов. У него отец в армии, мать не вернулась с окопов, дом разбомблен. У него одна пара белья. У Душенкова родители в Стрельне остались. У Лиды Козловой тоже все пропало. Что же, мы так и будем свои вещи держать под замком, прятать от них? У кого есть лишнее, пусть все принесет. Мы разве буржуи, которые всё для себя? Мы ведь комсомольцы.

Оля положила на стол перед комиссаром свои деньги и села. Все молчали. В печке гудел огонь. Потом подошел к столу какой-то высокий парень и положил на стол все, что у него было в кармане. За ним поднялся еще один, и потянулась целая очередь.

Комиссар поднял руку:

— Дорогие товарищи бойцы! Погодите, не бросайте сюда деньги. Я… я не могу слов найти, чтобы сказать вам, как вы меня обрадовали. Вы решили как настоящие молодые коммунисты. Деньги вы утром передайте товарищу Игореву, он все запишет, и потом мы со всеми рассчитаемся. И насчет вещей боец Чернова правильно заметила. Если у кого дома найдутся лишние — принесите. Полк наш вырос не по приказу командования. Вы, комсомольцы, сами создали его, и сила наша не в оружии, а в чистоте и благородстве комсомольских сердец. Спасибо вам, товарищи!

Шурик еще теснее прижался к печке. Он кусал прыгавшие губы. К самому горлу поднялась горячая волна любви к этим юношам и девушкам, ставшим его братьями и сестрами.

10

Когда враг приблизился к городу и навстречу ему двинулись дивизии народного ополчения, Зубов снова подал своему начальству рапорт с просьбой отпустить его в армию.

Вызвавший его полковник Владыкин не скрывал своего гнева. Он отбросил рапорт Зубова и поднял налившиеся злостью глаза:

— Еще раз подобную филькину грамоту увижу — разжалую! Постовым пойдешь!

Выплеснув излишек ярости, он передохнул и продолжал более спокойным тоном:

— Ты уйдешь, я уйду, все уйдем. Уйдем и оставим город на милость всяких мазуриков. Так? Мало, что ли, их к нам с разных областей набежало? Сами от немца бегут, а здесь оседают. А с ними и прямые диверсанты проникают. А город затемнен. На улицах: — мрак, в парадных — мрак. Сотни квартир без хозяев. Делай что хочешь — милиция на фронт ушла. Так, что ли?.. Молчишь. В такое время из милиции бежать — значит дезертировать. Работать с каждым днем будет труднее. По неделям спать не будешь. Ленинград становится городом-фронтом, и чтобы он победил, в нем должен быть железный порядок. И обеспечить этот порядок должны мы — я, ты. Каждая улица, каждый переулок — наш передний край, и я еще не знаю, где будет труднее…

…Позднее Виктор не раз вспоминал эти слова Владыкина и убеждался в их справедливости. Бедствия, которые обрушились на Ленинград, сломали привычные нормы городской жизни.

В городе, где убийство считалось чрезвычайным происшествием, теперь каждый день рвались снаряды и на улицах падали убитые люди. И предотвратить эти преступления не было пока никакой возможности.

В городе, где всякое воровство вызывало возмущение, деятельное расследование и быстрое наказание, враг разрушал квартиры, поджигал дома, уничтожал имущество, а суд над ним отодвигался на долгие годы.

Толстая корка промерзшего снега сравняла тротуары и проезжие части улиц. Трамваи остановились на невидимых рельсах. Люди ходили, протаптывая тропы, и, когда они в изнеможении падали, к ним не спешили машины скорой помощи. Машины стояли, — не было бензина. Когда огонь перебирался с этажа на этаж, пожарные команды не могли выехать. Вода не бежала по трубам. Она остановилась, как останавливается кровь в жилах умирающего человека.

Так жил город в самые тяжелые месяцы блокады.