Приключения Бормалина

Яхта проходила сквозь нас семь или восемь секунд, и ее палуба была пуста. Я хорошо ее разглядел. И все эти восемь секунд стоял громкий электрический треск, и у яхты сильно светились ноки реев и верхушки мачт, как светятся и трещат догорающие головни.

И вдруг забегало, забегало короткое многопалое пламя, состоявшее из белого огня и синего. Оно заметалось по мачтам, догоняя само себя, срываясь, отлетая и возвращаясь.

— Огни святого Эльма! — шептал Меткач, крестясь и не сводя глаз с «Летучего голландца», который бесшумно растворялся в тумане.

И вот он исчез, и снова туман окружил нас, всюду лишь туман и туман. Мы бросили якорь.

* * *

Нас взяли ранним утром, когда сон сморил даже вахтенных Хека и Штурмана. Я проснулся от пронзительного воя сирены и двух ружейных выстрелов, раздавшихся чуть ли не над ухом. Если бы я не выскочил, как обычно, на палубу, продирая глаза, а сперва оценил обстановку, наша история развивалась бы как-то иначе.

Слева, в семидесяти футах, возвышался над нами линейный корабль, рядом с которым «Логово» казался микробом. Корабль стоял к нам правым бортом, порты пушечных люков были открыты, пробки выдернуты из жерл стволов, и стоило только канонирам поднести раскаленные запальные иглы к пороху, насыпанному на полки мортир, как барк мигом превратился бы в дуршлаг. Мне хорошо были видны лица канониров — четыре злобные усатые физиономии над планширом только и ждали сигнала.

Выла сирена на линкоре, раздавались командные свистки, а на нашей палубе уже хозяйничали чужие моряки. Это было как в кошмарном сне. Они были вооружены скорострельными винтовками, у каждого на поясе висело по четыре гранаты и штык-ножу. Смуглые, мрачные, резкие, в форме морской пехоты, они умели давить очаги сопротивления. Это было видно по тому, как грамотно они отлавливали нас и сгоняли в кучу.

Скоро все мы лежали лицами вниз на спардеке под дулами винтовок. Военные ботинки едва не упирались нам в носы. От ботинок пахло акульим жиром. Мы прислушивались, как внизу, в каютах, вдет обыск, как там звенят стекла, хлопают крышки люков и сыплется посуда на камбузе.

Я повернулся лицом к Хеку, и за его спиной стал виден корабль, взявший нас в плен. Это был знаменитый линкор «Меганом». На всех его мачтах блестели огромные крюки, которыми он переворачивал неприятельские суда и топил. Можно сказать, что нам еще повезло.

Хек ухитрился оглядеться и шепнул мне:

— Беру на себя длинного, Китаец — очкастого, а ты — вон того, с чубом…

— Стрелять без предупреждения! — раздался над нами гортанный голос только что подошедшего человека. Судя по ботинкам, это был офицер. — Вы задержаны в территориальных водах Карамелии под пиратским флагом. Всякое резкое движение с вашей стороны будет расцениваться как попытка к бегству.

Около фонаря, укрепленного на поручнях юта, стояли трое пехотинцев с красными нашивками на рукавах. Один был недавно ранен. Нас по очереди подводили к ним и заставляли вытягивать руки ладонями вниз. После тщательного обыска пехотинцы надевали на нас наручники, пристегивали к ним длинную тонкую цепь и регулировали ей спуск пирата в шлюпку. Потом спускали следующего. Я уходил с барка третьим, после Джо-Джо, и все вертел головой в поисках Роберта.

Шестивесельная шлюпка «Меганома» покачивалась с подветренного борта. От линкора шла к ней другая. Стволы двенадцати винтовок были заранее направлены на нас. Похоже, это будет конвой.

Последним по трапу спустился офицер со свертком под мышкой, где подразумевались судовые документы. Офицер был молод, с красными от бессонных ночей глазами. Гребцы разобрали весла, и обе шлюпки пошли сквозь туман.

Я сидел задом наперед, разглядывая вторую шлюпку, которая легла на кормовую волну нашей, и думал: «Вот так взяли Клифта на абордаж!»

Через полчаса туман начал редеть, вдали проступили неясные очертания, потом вдруг туман кончился, и мы едва не ослепли от раскаленного солнца и сверкавшего вокруг океана.

Прямо по курсу огромным зеленым водопадом спускался к океану берег. Это была Карамелия. Вокруг и выше порта располагался Бисквит со своими средневековыми колоннами. Справа — Баобаб-тюрьма за зубчатой полуразрушенной стеной, у самого порта — арсенал, а вдали — легендарный замок Гудини, ставший музеем. Ах, Бисквит, грустно приближаться к тебе в кандалах!

Здесь, как в большинстве эгегейских портов, было три гавани. Первая, где сейчас разгружались два пакетбота — для грузовых и рыболовных кораблей; вторая — для прогулочных лодок и яхт; третья — для специальных судов. Третий отсек — самый левый, если смотреть с воды, — был обнесен высокой оградой, с часовым у ворот. Здесь уже стояла Голубая галера, потираясь о кранцы: прибранная, сырая, безлюдная, только плотник возился с клюзом.

Сюда же подошли и обе наши шлюпки. Офицер спрыгнул на причал и засвистел в серебряный свисток.

— Когда я был здесь последний раз, — негромко сказал Джо-Джо, — вместо яхт-гавани была военная база. Мы с ирокезами начинили большую пирогу порохом и пустили ее в причал. Грохоту было! — засмеялся он. — Еле ноги унесли.