Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

Паромы, отталкиваемые шестами, упиравшимися в дно реки, приблизились к берегу, где их ожидал храбрый генерал. Орудия, все время направляемые по движению лодок, были оставлены; вместо них на пленных направили пулемёты и штыки солдат.

— Сдаётесь? — загремел генерал.

— Сдаёмся! — раздались на берегу испуганные голоса.

— Трое на берег на поруку! — скомандовал генерал, и Швейк, бывший ближе всех, прыгнул на берег.

Затем вылезли пискун и Марек.

— Вы из германской армии? Из какой части? — расспрашивал их грозно генерал. — За вами идут большие силы?

Целый штаб офицеров окружил троих пленных оборванцев, и они живо обменивались между собою замечаниями:

— Посмотрите на шпионов, по воде даже в тыл проникают! Ну, попались, теперь им солоно придётся.

Пленные не понимали, что все это значит. И когда генерал повторил свой вопрос, Марек догадался, что здесь, очевидно, недоразумение, и поспешил объяснить генералу:

— Мы австрийские пленные. Мы убежали с фронта от наступающих немцев.

Генерал недоверчиво покачал головой и собирался было задать новые вопросы, но в это время перед ним предстал с сияющим лицом бравый солдат Швейк.

— Дозвольте сказать, ваше сиятельство, мы из двести восьмой рабочей роты. Мы приехали без начальства. У господина полковника разболелась жена, он взял да и послал нас вперёд. А на лодках мы едем потому, что пешком нам ходить уже надоело. Осмелюсь просить вас дать нам чего-нибудь поесть…

И Швейк повернулся к генералу спиной, чтобы он видел цифру, намалёванную на его шинели, а оборванцам, сидевшим на пароме, закричал, чтобы они сошли на берег. Заметив недоумение генерала, он, как бы в утешение, добавил:

— Ну, это во время войны бывает. С барабаном ходят на зайцев, а с пушками на воробьёв. Когда я был на фронте, у нас был такой же случай. Один раз подняли тревогу в батальоне, чтобы…

— Замолчать! — как тигр заревел генерал и, показывая на паром, приказал солдатам: — Окружить их, осмотреть их карманы, нет ли у них бомб! Я всех их отдам под суд. Передайте их в Вертов. Отвечаете мне за них своими головами.

Обескураженный штаб поспешно расходился, а рабочая рота оказалась в четырехугольнике весёлых солдат. Солдаты давали пленным махорку, куски сахара и хлеба и весело говорили:

— Опять большая победа над врагом! Вот опять завтра телеграммы сообщат нашим доблестным союзникам, что мы у Мозыря сорок тысяч германцев в плен забрали!

В Вертове их загнали в сараи, которые стража окружила двойным кольцом. Затем, по приказанию низших офицеров, которые тоже не скрывали своей радости по поводу ошибки штаба, они получили чай и хлеб. Горячая вода и наполненный желудок снова подняли их настроение на несколько градусов. В толпе раздавались голоса о том, что суда никакого не будет и что все кончится по-хорошему. Вечером охрана прослушала несколько раз печальную песню «Где дом мой», за нею пропели хором: «Четвёртого июля на строговских стенах», а при словах: «Пашет там Чехия, мать наша родная» русские солдаты покачивали головами и говорили: «Видишь, у них тоже работают женщины, видно, мужиков тоже не хватает, народу много перебили». Затем в сарае все стихло, и среди храпа и пыхтенья раздалось соло:

О, если б я знал,
Что завтра умру,
Что я буду завтра
В дубовом гробу,
За то что, друзья,
Я был молодец,
Кладите на гроб мой
Зелёный венец.

Это бравый солдат Швейк пел самому себе колыбельную песню. Русские солдаты, захваченные этой мелодией, внимательно слушали, потом позвали его к себе:

— А ну-ка, повеселей нам какую-нибудь песню спой! Научи нас петь по-австрийски.

Они дали Швейку папирос и несколько кусков сахару, и он, тронутый этой внимательностью, лаской и заботой, стал придумывать, какую бы им спеть песенку. Потом откашлялся и начал:

Когда я шёл по Вршовицам на танцы,
Да, на танцы, да, на танцы,
Я встретил прекрасную девушку…

Пел он это с таким усердием, и песня эта так понравилась солдатам, что он должен был по их просьбе повторить её несколько раз. А когда на небе загорелась заря и от реки подул утренний резкий ветер, русские солдаты уже пели сами по-чешски:

Вона была цела била, она се ми либила,
Ма розтомила Барушко, вемь ме себоу на лужко,
Ма розтомила Барушко, вемь ме себоу спать.