Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

Солнце поднялось высоко и сильно начало припекать. Люди в поле бросали работу и шли посмотреть, как работают австрийцы. Мужчины подошли к ним вплотную, женщины стояли в стороне и собирались вокруг Дуни, которая рассказывала им об австрийцах.

И мужики, присматриваясь к тому, как Марек безрезультатно бьёт по траве, покачивали неодобрительно головами. Трофим Иванович тоже прибежал и стал рассказывать, где он взял пленных.

— Тот первый — работник ничего, — сказал на это высокий мускулистый крестьянин, староста. — Но остальные ничего не умеют.

— А что значат полоски на его рукавах? — спрашивал он, показывая на нашивки на рукавах мундира Марека, обозначающие его чин в армии.

— Это студент, образованный человек, — ответил хозяин, — сам чиновник мне сказал, что это образованный. Да и так видно, что белоручка.

Староста взял косу у Марека и спросил его, коварно улыбаясь:

— Ты сено хорошо косить умеешь, да?

— Нет, не умею, — спокойно сказал Марек. — У нас траву машины косят.

— Видали птицу? — усмехнулся староста. — У них все машины. В Каргине в одном дворе есть пленный. Старший прикажет ему нарубить дров, а он: «Не умею, у нас машины». Я спросил там одного: «Дети есть?» И показываю ему, какого они роста. А он отвечает: «Имею три куска». Потом я спрашиваю: «Есть ли жена?» А он говорит, что жены нет и никогда не было. «А где же ты детей-то взял, германская морда?» — кричу я на него. А он только пожимает плечами и бормочет одно и то же: «У нас для этого машина, у нас машин много».

Сочувствие и одобрение зрителей вдохновило его. Он снова обратился к Мареку:

— А на лошади ездить умеешь? А сумеешь лошадей запрячь в тройку?

— Ничего я не знаю, — опять спокойно ответил Марек. — У нас ездят на автомобилях.

— Ну, вот видите, опять автомобили у них. Врёт, как собака! — торжественно заявил староста. — Парню двадцать лет — и на автомобиле ездил, а мне шестьдесят, а я его ещё никогда не видал. Эти австрийцы врут, как собаки!

Все захлопали в ладоши. Пленные, не все понимая, что он говорит, посматривали друг на друга. Староста выступил вперёд:

— Ну, а на гармонике играешь?

— Не играю, — безразлично отсек Марек.

Староста вскипел. Он вытащил нож и, придерживая рукав Марека одной рукой, принялся отпарывать у него обе нашивки.

— Вот, образованный, у нас в Москве, у нас в России каждый батрак умнее тебя. А ещё войну с нами, глупцы, начали! Они, наверно, никогда и не слышали, что Россия даже Наполеона разбила! А тот человек был умный, как черт. Тот из Парижа в Москву на лошади доехал! Вот, учитесь у нас, голь перекатная, уму-разуму.

Староста, расставив ноги, размахнулся косою так широко, словно желая охватить весь земной шар, и начал косить траву так, что его коса свистела в воздухе. Целых пять минут он косил так богатырски, что пот лил с его лба; Швейк начал хлопать и кричать: «Браво, браво!»

— Что ты с ума сходишь? — дёрнул его за рукав Звержина. — То, что он тут показывает, я тоже могу. Вот смотри, — сказал он старосте, — вот как по-австрийски косят.

И легко, широкими взмахами он махал косой, и трава оставалась за ним высокими рядами.

— Ну, люди добрые, смотрите на пленных! — обиженно воскликнул староста. — Ты, Серёжка, возьми косу от этого бездельника, ну, да мы вам покажем!

Серёжка, двадцатилетний парень, взял косу у Швейка, а староста вырвал её из рук Марека и стал перед Звержиной.

— Ну, а теперь делай, что хочешь, покажи, что ты умеешь.

И он принялся косить так, словно от этого зависело спасение их жизни. Зрители восторженно подбодряли своих, Марек покрикивал на Звержину, чтобы тот не опозорился, а Швейк изо всех сил кричал: «Гип, гип, гип, ура!», чтобы поддержать настроение. И, идя с Мареком за косарями, он вспоминал: