Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

— Может быть, и есть, но с Воробьихинским я на эти темы больше говорить не буду. И не передам ему ничего, — холодно ответил Букварев.

— Равнодушие иных лиц к делу огромной важности непростительно… Давай так договоримся: проект довести до ума как можно быстрее. Я помогаю всем, чем располагаю. Идет?

— Идет! — согласился Букварев. Ему искренне захотелось посотрудничать с этим человеком и узнать его поближе.

— Сколько дней дал вам Воробьихинский?

— Неделю.

— Разве можно успеть за неделю? — изумился Грачев.

— С вашей помощью постараюсь успеть. Говорят, кто не успевает, тот не успеет никогда, — ответил Букварев.

— Да, жизни человеку вполне достаточно, чтобы он полностью раскрыл свои способности. К сожалению, не всем это удается, — заметил Грачев.

— Кроме свершений и удовольствий человека подстерегают в жизни еще и разочарования и огорчения, — вздохнул Букварев.

— Верно. Жизнь крепко экзаменует нас. Надо выстоять и делать дело, — раздумчиво отвечал Грачев, но добавил вдруг с прежней веселостью. — С чего это мы с тобой философствовать начали?

— Не знаю, — улыбнулся Букварев. — Жизнь заставила…

До Мокрецовских сопок было уже недалеко. Грачев стал что-то объяснять шоферу, а Букварев откинулся на спинку сиденья и задумался.

Не сомнения терзали его в эти минуты, а грусть о том, что молодость проходит, о студенческих годах. Долго живший радужными надеждами, он теперь уныло сознавал, что дорос лишь до уровня самого среднего технического специалиста-интеллигента, который профессионально не выше Губина или собственной жены, но души которого уже коснулось всеразлагающее равнодушие, а протест против этого равнодушия в нем слабоват. Скорее из самолюбия бросился он в эту рискованную поездку. И с Грачевым пытался спорить из самолюбия, чтобы показать, что и он, мол, не лыком шит. Слабо все это. И нет в этом среднем технаре настоящей интеллектуальности. Честь его уязвлена, сам он, пожалуй, унижен, поставлен в такие рамки, из которых не вырвешься. А ведь говорят, что в судьбе среднего человека, как окружающий мир в капле воды, отражается время… Со всеми характерными его особенностями.

— Нет, — вдруг вслух сказал он и резко выпрямился.

— Что? — оглянулся Грачев.

— Это я о своем, — с трудом выговорил Букварев, притворяясь равнодушным. А сам упрямо, на кого-то злясь, думал: «Нет, не эпоха определяет судьбы людей, а люди своей волей, своими устремлениями определяют лицо эпохи. И я еду в сопки не ради оправдания, и не ради того, чтобы нажить какой-то моральный капитал, приобрести известность, оригинальность и смелость, наконец. Я еду, чтобы утвердиться в самом себе, найти себя, чтобы быть ближе к делу, а не к слепым бумагам. Я еду, чтобы очиститься, отдохнуть от института и подумать…»

Додумать свою мысль он не успел, потому что машину тряхнуло особенно сильно и впереди показались какие-то приземистые строения, сбившиеся в кучу.

ВТОРОЕ ОТКРЫТИЕ СОПОК

Быстро сгущались туманные сумерки, и в них по мере приближения глаза стали различать несколько типовых вагончиков на колесах. Окна одного из них тускло светились, и только по огонькам и можно было определить, что тут есть что-то живое.

Грачев прильнул к ветровому стеклу и помрачнел. Что-то тревожно-тоскливое родилось и в груди Букварева. Он не узнал места, где шесть лет тому назад прожил столько счастливых суматошных дней.

Шофер покрутился между этих крашеных вагончиков и остановился перед приплюснутым к земле широким строением, собранным из дощатых щитов.

— Приехали! — безрадостно объявил он. — Не знаю, как мы тут будем ужинать и ночевать.

— Все будет в лучшем виде, — с сердитой бодростью отозвался Грачев, выбираясь наружу.

Букварев успел пообвыкнуть на просторном заднем сиденье машины и вылезать в мрачную темноту ему не хотелось. Мелькнула мысль, что Грачев сейчас вернется и прикажет ехать куда-то дальше. Но, кажется, добрались до места и надо вылезать.

Первое, что он ощутил, выйдя из машины, — это липкая изморось. Мельчайшие холодные капельки, будто таежный гнус, тотчас присосались к лицу и рукам. Утираться носовым платком было бесполезно: кожа тотчас снова становилась влажной. Глубокая вязкая грязь тут же засосала его резиновые сапожки с низкими голенищами. И все же Букварев поспешил вслед за Грачевым, который, чертыхаясь, подбирался к крыльцу приземистой постройки. Каждый шаг давался с трудом, ноги норовили выскользнуть из сапог, попавших в объятия раскисшей глины. Голенища приходилось придерживать руками, и Буквареву было и досадно и смешно: вот бы поглядеть со стороны… Грачев подождал его возле крыльца.

Щитовой домик оказался конторой строительного отряда. Обычно в таких конторах были и столовые, хранился кое-какой инвентарь, тут же ночевали и командированные. В конторе было тихо, окна не светились.

— Поди-ка, Николай, узнай, где начальство, — попросил Грачев шофера. Николай вздохнул и пошел в сторону жилых вагончиков. Он сразу растворился в темноте.

— Мрачновато тут, — сказал, поеживаясь, Букварев.