Приключения человека, похожего на еврея

Мне тогда в голову стали приходить мысли, от которых прежде я старался уйти, как только они возникали: а что, собственно, есть жизнь? Зачем она? Чего можно ждать от нее, да и вообще — стоит ли? Только присутствие рядом Кати отвлекало меня от таких размышлений. Такие размышления — полезное занятие в одиночестве, но никак не на кухне или в постели рядом с женщиной и не за рулем авто, когда надо следить, чтобы не пригорела картошка, чтобы радовалась жизни — или не разочаровывалась — твоя женщина, когда надо следить за дорогой, — а не рассуждать о смерти.

— Ты веришь в загробную жизнь? — спросила однажды Катя, лежа в постели. Бывают у нее такие моменты, когда вдруг потянет в мистику, и чаще всего перед сном. Меня это раздражает. Мистика неким образом ущемляет мои интересы. К примеру, после разговоров в постели о Боге и загробной жизни труднее перейти к супружеским объятиям и любви.

— Не знаю. Наверно, нет.

— А я верю. Иначе зачем все это?

— Что?

— Ну, это. — она повела головой вокруг. Потом приподняла и загляде­лась на свою красивую ногу.

Ага, понятно. Жалко своего тела, рук ног, хорошенького носика, ушек совершенной формы. В общем, всего того, что доставляет радость в земной жизни. Мне тоже всего этого жалко, я бы тоже хотел очутиться в той новой, но ведь там мы будем парить в вольном эфире, а смотреть друг на друга ласково и равнодушно, поскольку никаких плотских радостей уже не сможем друг другу предложить. Бес полуденный останется на земле. Хорошо еще, если сохранятся в памяти воспоминания. «А помнишь, как мы целовались за горо­дом во время грозы? Дождь лил как из ведра, мы промокли за две минуты, ты пугалась ударов грома и прижималась ко мне. Почему-то нам это очень понравилось... А помнишь, как мы собирали лесную малину, и когда оказа­лись в непроходимых зарослях. Наверно, все это время мы думали об одном и том же, и как только я прикоснулся к тебе, ты начала опускаться на травку. Между прочим, там было много крапивы, мы оба покрылись волдырями, но сперва не чувствовали ее, а потом смеялись на весь лес. А помнишь.» В общем, будет что вспомнить в эфирном парении. С некоего времени Катя стала коротко креститься, если возникала какая-то неопределенная ситуация. Крестилась, например, услышав о какой-либо катастрофе, аварии, тяжком преступлении. «Ты же неверующая!»— возмущался я. Катя не отвечала.

Дескать, да, к сожалению, я слабо верующая, но перекреститься перед важ­ным делом всегда хорошо. Может быть, это было связано с беременностью.

Вот и перед поездкой на Белое озеро она трижды истово осенила себя.

Поехали. День будний, людей на берегу мало, тишина — первозданная. Стройные сосны вокруг, дно — мелкий белый песок. Правда, у берега мелко, но Кате это как раз по душе, она с явным удовольствием ходила по мелко­водью, а я стоял на берегу, глядя на нее, и тоже наслаждался — тем, какая красота вокруг нас, тем, какая у меня прекрасная, милая, нежная жена. И такое благолепие вокруг. Разожгли мы маленький костерок, насадили на пру­тья ольхи кусочки сальца с хлебом. Что ж, никак не хуже, чем шашлыки из баранины, если хочется есть.

Слава в вышних Богу, и мир на земле и в человецех благоволение. Каза­лось бы, живи и наслаждайся, но нет. Мелкие мысли не дают покоя. Не мысли даже — мыслишки. Например, хватит ли бензина на обратный путь? Конечно, заправиться можно и по дороге, но денег у меня почти не осталось. Это и подтачивало мое праздничное настроение.

Когда неверующие люди обращаются к Богу? Когда попадают в слож­ное положение, будучи не в силах справиться с ним. Вот и я: не могу. У меня нет денег. Об отношении Иисуса Христа к деньгам мы знаем. Лучше помалкивать. Но не просить же у Бога бензина? И если просить все же, то сколько? Литра два-три, чтобы дотянуть до города, или уж если просить, то полный бак?

А может, попросить устроить меня на работу? Тоже смешно.

А еще мелькнула мысль попросить Его принародно наказать тех полити­ков, что довели меня до такой жизни, что разрушили великую страну. Да, в долгосрочной, как говорится, перспективе это было бы хорошо, но как мне жить сегодня, сейчас?

Господи, помоги! — мне казалось, что воскликнул я внутренне, но Катя испуганно спросила: что случилось? Она шла к берегу, я бы сказал, как Вене­ра, если бы, конечно, не заметно округлившийся живот. Беременная Вене­ра — это, конечно, не классика, а что-то иное. Но — не хуже.

— Что ты просишь? О чем ты?

— Бензина у меня мало. Может не хватить до города.