Приключения чувств, или Три истории про любовь

Или, может, у них двоих доминирует Ирина? На нее это похоже! Седлает его, как гордая и дикая амазонка, впиваясь кровавыми ногтями в плечи, подставляет грузно раскачивающиеся груди ласкам полыхающих губ?

Господи! Что за бред? Неужели я и взаправду маньяк, если рисую себе все это?

Вышедшая на площадку старуха подозрительно, собрав рот гузкой, посмотрела на меня. Может, не узнала? Или узнала, но не захотела разговаривать?

Действительно, большего идиота трудно себе представить! Они там кувыркаются себе в удовольствие, а я, законный владелец квартиры, торчу у дверей, боясь позвонить и сказать: «Хватит, ребятки, на вторую пару опаздываете!»

А что, если я сейчас, вот этим своим появлением, вторжением, лишу ее счастья? Пусть даже не всего, а крупицы, мгновений? И ради чего? Ради утверждения моих заскорузлых удобств, прав на место под тусклым бобыльим солнцем? Стоят ли часы и даже сутки моего отжившего, эгоистического комфорта ослепительных мгновений ее наслаждения, яркого, полнокровного, головокружащего?

Старуха еще раз вышла из своей квартиры и еще более подозрительно окинула меня желтоватым оком. Смутившись и прикрываясь поднятым воротником, торопливо побежал вниз по лестнице. На улице вишневая жестянка на колесах по-прежнему пласталась на затоптанном снегу. В голове шевельнулась ерническая мысль: может, мне надо насовсем уступить ей квартиру? А самому – в бомжи?

А что? Разве не будет эта моя собственность рано или поздно принадлежать ей? Ведь она – моя дочь, мне больше некому передать то, что довелось собрать, накопить, обустроить в этой жизни! Так что же я? Заедаю чужой век? Что толку от моей квартиры будет ей соракалетней или, тем более, в пятьдесят лет, когда у нее уже у самой будут взрослые дети? И моменты ее счастья будут уже не столь упоительны и восторженны? Если я хочу ей добра, блага, то надо сейчас, пока чувства остры и свежи, мышцы упруги, а кровь – обжигающе горяча!

Я же, скот, еще и хочу ее за шкирку из этой купели юного и полнокровного восторга вышвырнуть! Сам в свое время не смог, и другим не даю…

Насупившись и постепенно замерзая, я принялся маршировать вдоль иномарки, размышляя о том, что же переживают другие отцы, когда знают, что их дочерей сейчас, вот в эту минуту, имеют чужие мужчины? И родная плоть перестает быть родной, в угаре наслаждения превращаясь в чуждое, инородное, бабье?

Или, может быть, на самом деле все не так? И счастье, пережитое с другим мужчиной, не вытравливает из души девушки, женщины место ее отца? А я, подобно всем старым холостякам и девам, попросту придаю чрезмерно большое значение вопросам пола, интимной жизни?

Когда в университетских аудиториях началась третья пара, в окне моей квартиры на секунду мелькнуло какое-то белое пятно. Я ускорил шаг, временами подпрыгивая и для подъема настроения, подобно киношному герою подпевая: «Меньше надо пить, пить надо меньше!»

Они вышли минут через пятнадцать. Как бы вместе. Но в то же время по отдельности. Парень сразу юркнул к машине. Ирина шла за ним следом, но на полпути под прямым углом свернула ко мне:

– О, боже, ты же замерз! Что же ты не поднялся? – даже не виновато, но, скорее, испугано протянула ключ.

– Оставь себе! – буркнул я. – Еще пригодится! – я не хотел этого говорить. Слова сами навернулись на язык. Даже не пришли, а были вытолкнуты откуда-то из подсознания – протестующего, требовательного, ревнивого. Сам сначала не понял, на что намекал и намекал ли вообще.

Но Ирина поняла. Резко отвернулась и почти бегом направилась к машине. «Ауди» фыркнул голубоватой струйкой выхлопных газов и, прессуя деликатными иностранными протекторами грязный снег, покатил мимо меня. Мне ничего не оставалось, кроме как проводить автомобиль взглядом.

В квартире на первый взгляд ничего не изменилось. Но ощущение того, что здесь были живые люди, что здесь царила жизнь, а не мое одинокое прозябание, было явственным. Воздух стал чуть гуще, чувствовался запах духов, кажется, сама атмосфера еще хранила ее тепло, звуки ее речи; еще витали вихри, порожденные ее движениями. И не только ее… Не только ее…

Нашлись и более явственные «симптомы»: полдюжины пустых банок из-под «энергетика» под столом, обертка дорогой колбасы в мусорном ведре, там же – яркие фантики… Постель чересчур тщательно застлана; в тощей стопке белья в шкафу не досчитался одной простыни. Значит, ту, грязную, мятую, унесла. Чтобы я не видел?

Посреди стола – ее сотовый. Забыла? Оставила в залог? Или ни то, ни другое?..

Мобильник зазвонил ближе к вечеру. Как и в первый раз, по телефону голос ее звучал глуше и резче, чем обычно:

– Слушай, я там у тебя прибралась маленько, пыль протерла. Если хочешь, могу еще зайти. Постирать…

– Постирай, – с демонстративной индифферентностью принял я жест примирения. На самом деле, если уж тут порезвилась, то почему бы и не постирать?