Неимоверно уставший Дима завалился в кровать, когда ещё солнце до конца не село. В соседней комнате скрипели половицы, Георгий Максимович тоже готовился ко сну. Багряный закат играл размытыми отблесками на потолке, а юный волхв, с измождённой улыбкой прикрыв глаза, постепенно погружался в сон, вяло отбиваясь от нежданно-негаданно нагрянувших размышлений: «Надо будет завтра в дневнике заметки сделать… Ещё хоть на недельку заглянуть в Великий Устюг к наставнику Михаилу… Потом дней десять здесь у дедушки… И в Воронеж… Я так соскучился по дому…».
Он перевернулся к стенке, и тут сознание спонтанно напомнило о Франце: «Видимо он всё же тщеславный, жадный парень. Я верно понял его натуру, копаясь в чертогах разума. Вроде как студент истфака он должен знать, что людское тщеславие ещё никого до добра не доводило, но всё туда же. Погнался за славой и вылетел».
Вдруг Дима быстро заморгал, привстал и вполголоса начал бормотать: – А не это ли ключ к тому, где искать остальные осколки Коркулум? Какие пороки нам присущи? Или вернее обо что спотыкается человек? Когда больше всего ошибок совершает? Когда злится… Что ещё? И когда влюблён! Все классики пишут, что влюблённые люди творят глупости, причём не останавливаясь! И какой тогда вырисовывается пункт назначения? Так, так, так… Надо будет с утра с ребятами и дозорными обсудить.
Раздался стук в стену, и внук крикнул дедушке: – Всё, всё, уже сплю!
Комната погрузилась в темноту. Наступила ночь. Где-то заухал филин. Больше не в силах что-либо обдумывать, парень провалился в сновидение, где тут же заметил знакомый силуэт брахмана в развивающемся белом одеянии: «Да это же Прабхакар!».
Юноша поприветствовал почтенного индуса, а тот, перед тем как исчезнуть, созерцая пространство острым взглядом, предрёк: – Скоро у тебя начнутся такие испытания, которые заставляют некоторых ведунов отказаться от своего предназначения.
В полудрёме Дима прошептал: – Он намекает на любовь?