Приключения доктора

Околоточный закусил губу и покачал головой: он лучше других присутствовавших знал: если уж Градоначальник что-то решил, тягаться с ним по судам — затея бессмысленная!

Пётр Васильевич:

— Но вы не сложили руки?

— Нет. Но всё окончательно пошло наперекосяк. А уж когда Клейгельс — чтоб черти вытряхнули из него душу! — затеял эти свои реформы под видом борьбы с заразными заболеваниями[43], стало совсем плохо. Что бы мы ни начинали делать, за что бы ни брались, нас уже попросту гнали взашей, да еще и с обвинениями: мы-де заняты деструктивной деятельностью, мы-де ратуем за то, чтобы в Городе все животные перемерли от всякой заразы! И вот тогда-то нам не осталось ничего, кроме как попытаться довести всё это до абсурда. Мы решили, что в сложившейся ситуации именно абсурд поможет привлечь внимание широкой общественности к нашим проблемам. То есть не к нашим, конечно, как таковым, а к проблемам защиты животных!

— Так вот откуда эти плакаты!

— Конечно.

— И эти пляски!

— Разумеется.

— И ведь, что поразительно, — Петр Васильевич хлопнул себя по ляжкам, — на этот раз у вас получилось!

Варвара Михайловна пожала плечами, но вместе с тем и кивнула головой:

— Как вам сказать… И да, и нет. С одной стороны, конечно, нам удалось привлечь внимание. Но с другой, что это за внимание? К чему? Или к кому? Теперь газеты наперебой рассказывают о наших акциях, а уж в округе мы стали до некоторой степени знаменитостями. Но не такой известности мы добивались, не таких публикаций! Мы думали, среди газетчиков и обывателей хватает разумных людей: им, — надеялись мы, — не составит труда понять, отчего же именно так, а не иначе, мы поступаем. Но мы ошиблись. Газетчики осмеивают нас. Обыватели от нас шарахаются, как от чумных. Если мы чего-то и добились, то разве что того, что теперь — ко всему прочему — нас повально считают еще и сумасшедшими!

Петр Васильевич смутился и не нашел, что возразить.

Околоточный:

— Вам следовало действовать тоньше!

Варвара Михайловна вскинула взгляд на околоточного, усталость в ее глазах и грусть стали особенно отчетливы:

— Куда уж тоньше!

Она хотела добавить что-то еще, но тут от ворот послышался строгий и явно привыкший вызывать повиновение голос:

— Я так и знала, что это — здесь!

Все обернулись: у входа на ферму стояла Анастасия Ильинична — директриса женских курсов из дома Ямщиковой.

Слишком холодно и тревожно

К вечеру, когда непогода рассвирепела вконец, и ветер, поднявшийся еще днем, превратился в шторм, рабочие оставили стройку, побросав инструменты как придется. Их не слишком волновала сохранность: строительство велось на церковном участке, участок хорошо охранялся, да и тут же — в непосредственной видимости — находился вход на Смоленское православное кладбище, а значит, и кладбищенский сторож мог видеть происходившее. Правда, злые языки поговаривали, будто сторож не очень-то высовывал нос за пределы своей сторожки, иначе как еще можно было объяснить вот уже второй год подряд происходившие на стройке странные вещи?

Странности случались по ночам, когда рабочих на участке не было. Но так как странности эти имели ярко выраженный благотворный характер, их, удивляясь им, не расследовали. Точнее, раз или два — с подачи инженера Брусова — пытались устроить засаду, но из затеи ничего не вышло: аккуратно в самые ночи засады ничего и не происходило! А позже смоленский[44] настоятель Сперанский — формально именно он выступал заказчиком строительства — категорически запретил подобные затеи: нечего, мол, вмешиваться в естественный ход событий.

Рабочие перекрестились, Брусов пожал плечами: в отличие от рабочих, вполне воспринявших определение «естественный», инженер был слишком хорошо образованным человеком, чтобы с ним согласиться. На его взгляд, ничего естественного в происходившем не было. Скорее, за всеми происшествиями на стройке таилось что-то необычное, причем настолько, что выходило из ряда вон. Конечно, — думал инженер, — и таким событиям можно постараться найти объяснение физического характера. Вот только сделать это будет не так-то просто! Ведь если поначалу всё ограничивалось перекладкой с места на место небольшого количества кирпичей, то позже — когда стены взметнулись ввысь, а строительные леса побежали по ним в самое небо — кирпич, с вечера оставленный в штабелях на земле, утром оказывался на верхних уровнях! Скажите на милость, — сам себе задавал вопрос инженер, — кому такое было под силу?

Физическое объяснение, — продолжал размышлять Иван Яковлевич, — могло быть только таким: неизвестная бригада помощников-благотворителей — в количестве не меньшем, нежели было количество «официальных» строителей — ночами проникала на стройку и делала то, что делала: исходя, очевидно, из желания всемерно ускорить строительство.