Али жадно следовал взорами за этою длинною колонною, которая приближалась к нему, извиваясь по изгибам рытвины, и своими вышитыми золотом платьями блестела на солнце, как змея чешуями. Чем ближе подходила колонна, тем более лицо Али принимало выражение удивительной кротости. Старался ли он обмануть их, или радость при виде наступающей мести придавала лицу его такое обаятельное выражение? Этого не мог решить человек, который видел его в первый раз; но так оно было; и, не привыкнув еще к глубокому восточному притворству, я думал, что паша оставил убийственные намерения, с которыми отправился в путь. Наконец, видя, что голова колонны кардикиотов уже приближается к крепости, он пошел к ним навстречу до самых ворот; за ним следовали Омер, ревностный, безответный исполнитель всех его велений, и четыре тысячи солдат в блестящем вооружении. Старшие из кардикиотов выступили вперед и, кланяясь до земли, просили помилования себе, женам, детям, городу; называли Али-Тебелени своим повелителем, отцом и просили пощады именем его детей, жен, матери. Али как будто хотел дать мне полный урок в ужасной восточной фальши, по поводу которой Макиавелли говорил, что политике можно научиться только в Константинополе: слезы навернулись у него на глазах; он милостиво поднял просителей, называл их братьями, детьми, возлюбленными своей памяти; взоры его погружались в толпу, и он узнавал там прежних своих товарищей и в битвах и в забавах, подзывал их к себе, ласкал, пожимал им руки, расспрашивал, какие старики с тех пор умерли, у кого родились дети. Одним он обещал места, другим содержание, третьим пенсии, четвертым чины; нескольких молодых людей из знатных фамилий назначил в янинскую школу; потом отпустил их как бы нехотя, но снова подозвал, как будто не мог расстаться с ними и, наконец, в заключение этой странной, жестокой комедии, сказал, чтобы они шли в ближний караван-сарай, прибавив, что он сам вслед за ними туда будет и начнет исполнять свои обещания.
Кардикиоты, упокоенные неожиданными ласками паши и его милостивыми уверениями, пошли в караван-сарай, выстроенный на равнине недалеко от стен крепости. Али смотрел им вслед; по мере их удаления лицо его принимало выражение смертельной свирепости; потом, когда они, робкие, безоружные, вошли в караван-сарай, Алл вскрикнул от радости, захлопал в ладоши, велел подать паланкин, сел, и верные валахи понесли его с горы на равнину, а он в своем нетерпении понуждал их, как лошадей. Внизу приготовлен был род подвижного трона: высокий экипаж, в котором лежал матрас, покрытый бархатом и золотой парчою; он сел, и стражи, не зная, куда он ведет их, понеслись за ним в галоп. Подъехав к караван-сараю, Али остановился, поднялся на своих подушках, окинул взором всю внутренность, караван-сарая, где кардикиоты были заперты, как стадо, ожидающее мясника; потом, ударив по лошадям, он два раза обскакал вокруг всей стены, страшнее, неумолимее Ахиллеса перед Троей, и, уверившись, что ни один из них вырваться не может, вскочил на ноги, взвел курок своего карабина, закричал: «Бей!» и выстрелил наудачу в толпу, подавая сигнал убийства.
Выстрел раздался; один из толпы упал, и дым легким облачком взвился к небу. Но стражи стояли неподвижно, в первый раз ослушиваясь повелений своего господина; а несчастные кардикиоты, поняв, наконец, какой жребий паша сулил им, взволновались в стенах.
Али подумал, что верные чоадары не слыхали или не поняли его приказания, и повторил громовым голосом: «Врас! Врас!» (Бей, бей); но откликом на это было один только трепетный стон заключенных, а стражи, побросав оружие, объявили через своего начальника, что магометане не могут обагрить рук кровью магометан. Али поглядел на Омера с таким удивлением, что тот испугался и, как безумный, побежал по рядам стражей, повторяя приказание паши; но никто не повиновался, и, напротив, многие голоса произнесли слово: помилование!
Али с ужасным взглядом махнул рукою, чтобы они ушли; чоадары повиновались, оставив оружие свое на месте. Паша подозвал к себе черных христиан, которые были у него в службе и которых называли таким образом от того, что они носили короткие темного цвета мантии. Они медленно подошли и заняли места стражей. Али вскричал: «Вам, храбрые латинцы, предоставляю честь истребить врагов вашей религии; разите во имя креста! Бей, бей!»
Долгое молчание последовало за этими словами; потом послышался глухой ропот, подобный гулу волн морских; наконец раздался один голос, но громкий, твердый, без малейшего признака страха. Командир вспомогательного корпуса латинцев Андрей Гоццолури сказал: