Приключения Джона Девиса

Переодевшись, я пошел с лейтенантом в шлюпку, где уже собрались все пятнадцать матросов, бывших утром в совете. Минут через десять после этого мы вышли на берег в Плимуте. Идти всем вместе через город было невозможно, потому что это обратило бы на нас внимание, и весть о нашем появлении, конечно, тотчас бы дошла до Вальсмоута; поэтому мы разошлись в гавани по разным сторонам, условившись собраться через десять минут под деревом, которое стояло одиноко на холме за городом и видно было с рейда. Через четверть часа сделали перекличку: все были налицо.

Борк заранее составил весь план кампании и только тут объяснил мне его во всей подробности. Он состоял в том, чтобы мне идти как только можно скорее в Вальсмоут; команда пойдет вслед за мною обыкновенным шагом. Таким образом, я должен быть там почти часом раньше их, и они станут ждать меня до полуночи в одной развалившейся хижине, в ружейном выстреле от деревни. Если же в полночь не ворочусь, это значит, что я в плену или убит, и в таком случае команда пойдет прямо в «Зеленый Эрин», чтобы выручить меня или отомстить за смерть.

Ничто, кроме опасности, которую представляли мне, не могло бы возвысить в глазах моих возложенной на меня должности. Она была прилична шакалу, а не льву; я это очень чувствовал, и потому был как бы сам не свой; но как скоро жизнь моя подвергалась опасности, как скоро могла быть борьба, там могла быть и победа, а победа всегда облагораживает: это талисман, который превращает свинец в золото.

В это время в Плимуте пробило восемь часов; я мог поспеть в Вальсмоут часа в полтора, а товарищи мои часа в два. Я простился с ними; Борк, смягчая, сколько можно, свой грубый голос, пожелал мне успеха, и я пустился в путь.

Тогда была осень; погода стояла холодная и пасмурная; облака, подобно безмолвным волнам, катились в нескольких футах над моей головой, порывистый ветер вдруг налетал и так же скоро падал, сгибая деревья и срывая с них остальные листья, которые били меня по лицу. Луна, не выглядывая, разливала сквозь облака какой-то сероватый, болезненный свет, по временам начинал лить дождь, потом превращался в изморозь и снова шел ливнем; пройдя мили две, я вспотел и между тем продрог. Однако я продолжал идти, или, лучше сказать, бежать, посреди этого мрачного безмолвия, которое нарушалось только стонами земли и слезами неба. Во всю жизнь мою я не видывал ночи печальнее этой.

Мрачная ночь и то, что меня ожидало, до такой степени занимали мои мысли, что я шел полтора часа, ни на минуту не замедляя шага, и между тем нисколько не устал; наконец я увидел огни в Вальсмоуте. Я остановился немножко, чтобы осмотреться; мне надо было пройти в таверну Джемми прямо, не спрашивая. Расспросы тотчас возбудили бы подозрения, потому что нет матроса, который бы не знал этой таверны. Но так как с того места, где я остановился, видна была только куча домов, то я решился войти в деревню, надеясь, что как-нибудь угадаю. И точно, войдя в первую улицу, я тотчас увидел на другом конце ее фонарь, который, как говорили мне товарищи, висит у дверей таверны. Я пошел прямо туда, вспомнив пословицу, что смелость города берет. Кабак Джемми по крайней мере не старался обманывать честного народа почтенной наружностью: то был настоящий разбойничий притон; дверь была, как в тюрьму, узенькая и низкая; вверху отверстие, которое в тавернах называется обыкновенно «шпионским окном», потому что, действительно, хозяин смотрит из этой форточки, кто к нему пришел. Я стал глядеть сквозь решетку в этом окошке, но за ним был какой-то темный подвал, и только сквозь щели дверей следующей комнаты пробивался свет; по крайней мере я видел, что там кто-нибудь есть.

— Эй, кто там, отворите! — закричал я.

Хоть эти слова сказаны были самым грубым голосом, и притом я изо всей мочи ударил в дверь кулаком, однако ответа не было. Подождав немножко, я опять закричал; но все напрасно.

Я отошел задом от этого странного дома, чтобы посмотреть: мне пришло в голову, что, может быть, эта дверь сделана тут только для порядка, для симметрии, а есть где-нибудь другой вход; но окна заделаны решетками, и я принужден был воротиться к дверям. Я опять приблизился к отверстию и в этот раз остановился в нескольких дюймах от решетки: кто-то с другой стороны прижался к ней лицом и глядел на меня.

— Насилу-то! — вскричал я. — Да отворяйте же, черт вас возьми!

— Кто там? Что тебе надо? — сказал приятный голосок, какого я совсем не ожидал.

Ясно было, что это говорила молоденькая девушка.

— Тебе хочется знать, кто я таков, моя милая? — сказал я дискантом, передразнивая ее. — Я матрос, и мне придется переночевать в тюрьме, если ты, моя лебедушка, не пустишь меня к себе.

— С какого ты корабля?

— С «Борея», который завтра идет в море.

— Ступай сюда, — сказала она, отворив дверь так осторожно, что, кроме меня, мышь бы не пролезла. И потом тотчас она заперла дверь двумя замками, да еще перекладиною.