В Кастри я нанял шесть всадников и переводчика, и, следуя вдоль горной цепи Парнаса, в тот же день мы проделали почти двадцать три льё. Мы ехали необычайно быстро, но в сердце моем не было радости, и по мере продвижения вперед его все более и более теснили грусть и страх. На второй день после отъезда из Кастри наша группа ночевала в Элефсисе, древнем Элевсине: это была последняя остановка, дальше лежало побережье Эгейского моря.
Мы выехали с рассветом и к полудню уже были в Афинах, где остановились на два часа, но я даже не вышел из гостиницы, столь сильно мною владела одна лишь мысль — мысль о свидании с Фатиницей. Чем больше я приближался к ней, тем ярче разгорались у меня в сердце воспоминания, тем глубже полнилось оно любовью; все остальное теряло всякий смысл, так что я, наверное, оказался единственным путешественником, который, проезжая Афины, не осмотрел их.
К пяти часам вечера мы подъехали к горной цепи, пересекающей Аттику с севера на юг. Она начинается у Марафона и, постепенно понижаясь, спускается к оконечности мыса Суний. У горловины распахнувшегося перед нами ущелья мои люди остановились, о чем-то посовещались и заявили, что небо предвещает страшную грозовую бурю, поэтому опасно углубляться в горы. Они предложили остановиться в расположенной поодаль деревушке и там переждать непогоду. Естественно, подобное предложение меня никак не устраивало. Я просил, умолял, но они были непреклонны; тогда я вынул золото и, уплатив оговоренную сумму, тотчас предложил им вдвое больше, если они согласятся продолжать путь. Я имел дело не с гордыми албанцами: проводники приняли предложение, и мы вошли в мрачное узкое ущелье, еще более потемневшее от сгустившихся над ним туч. Но сейчас меня не остановила бы даже стена огня: я знал, что на другом конце ущелья меня ждет море, а там всего в пяти льё остров Кеос, откуда я столь часто созерцал эти же берега Аттики в пурпурных лучах заходящего солнца.
Увы, предсказания наших проводников сбылись: едва мы углубились в ущелье, как плывший над нами океан облаков избороздили молнии, сопровождавшиеся глухими ударами грома, и те, казалось, катились от скалы к скале. При каждом новом предвестнике грозы мои люди обменивались тревожными взглядами, словно спрашивая друг друга, не следует ли возвратиться назад, но, видя мое неколебимое решение, они, без сомнения, посчитали низостью бросить меня одного и продолжали идти вперед. Вскоре белые клочья словно отделились от туч и, опускаясь вниз, гигантскими хлопьями стали оседать на вершинах скал; затем они соединились в сплошную массу и грозным валом двинулись навстречу, окутав нас сплошною пеленой, так что мы уже не видели, бьют ли стрелы молний под ноги или пролетают над головами; вспышки и раскаты сверкали и грохотали со всех сторон. Лошади ржали, пар вырывался у них из ноздрей, и мне стала понятна нерешительность моих спутников. Я впервые в жизни очутился в горах во время грозы: казалось, природа, возжелав явить мне все тайны своей мощи и величия, спустила с цепи одного из самых страшных демонов разрушения.
К сожалению, на пролегавшей по крутым горным склонам дороге не представлялось возможности отыскать хоть какое-нибудь убежище от начинающегося дождя и от молний, готовых вот-вот разразиться над нашими головами. Тут мои проводники вспомнили о пещере, расположенной приблизительно в одном льё впереди, и пустили лошадей галопом, чтобы успеть добраться туда до того, как ураган достигнет наивысшей силы. Лошади напугались сильнее всадников и понеслись, будто хотели обогнать ветер. Мой конь был самый резвый и породистый изо всех, и я, как мог, старался придерживать его, но вдруг молния вспыхнула прямо у нас перед глазами, ее свет ослепил и людей и животных. Моя лошадь поднялась на дыбы; почувствовав, что при малейшей попытке управлять ею мы оба опрокинемся в пропасть, я отпустил поводья и, сжав стременами ее бока, позволил ей свободно нести меня по лежавшей перед нами дороге. Она помчалась вперед с ужасающей энергией и быстротой. Какое-то время я еще слышал крики моих спутников, звавших меня, и хотел приостановить этот неистовый бег, но тут страшный удар грома вконец испугал ее, и, словно унесенный вихрем, я исчез из глаз нашего маленького отряда. Мы неслись с такой скоростью, что у меня перехватило дыхание. Казалось, сам дух бури подарил мне одного из своих скакунов.