Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)

На другой день, после чистки оружия, то есть часов в десять, военный суд собрался в кают-компании. Там поставлен был большой стол, покрытый зеленым сукном, и посередине его лежала большая Библия. Судьи сели в конце стола против дверей: капитан Стенбау, два вторых лейтенанта, подшкипер и Джеймс, как старший из мичманов. По сторонам стояли сержант и офицер, которому поручено было поддерживать обвинение, оба с непокрытой головой, а первый с обнаженной шпагой в руках. Как только судьи заняли свои места, двери открыли и впустили матросов, которые встали в выделенном для них месте. Что же касается первого лейтенанта, то он оставался в своей каюте.

Привели преступника: он был бледен, но совершенно спокоен. Все мы вздрогнули при виде этого человека, которого насильственно оторвали от жизни безвестной, но спокойной и счастливой, и который, как безумный, решился на преступление. Закон, конечно, был справедлив, но между тем этот человек был некоторым образом вовлечен в преступление нами самими, и, несмотря на все наше сочувствие, мы могли только толкнуть его в бездну, на край которой он ступил.

Несколько минут царило молчание, и такие же мысли, конечно, представлялись всем участникам этой торжественной сцены. Наконец раздался голос капитана.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Дэвид Монсон, – отвечал преступник голосом тверже голоса судьи.

– Который тебе год?

– Тридцать девять лет и три месяца.

– Откуда ты родом?

– Из деревни Салтас.

– Дэвид Монсон, тебя обвиняют в том, что ты в ночь с четвертого на пятое декабря пытался убить лейтенанта Борка.

– Это правда.

– Какие причины побудили тебя к этому преступлению?

– Некоторые из этих причин вы знаете, капитан, и я не стану говорить о них. А вот и другие.

При этих словах Дэвид вынул из-за пазухи бумагу и положил ее на стол. Это было письмо, которое я отдал ему дня три назад в Гибралтаре.

Капитан взял его и, читая, был заметно тронут, потом передал его своему соседу, таким образом оно перешло через руки всех судей, и последний из них, прочтя, положил его на стол.

– Что же такое в этом письме? – спросил офицер-обвинитель.

– В этом письме пишут, – сказал Дэвид, – что жена моя, превратившись во вдову при живом муже и оставшись с пятерыми детьми, продала все, что у нее было, чтобы их прокормить, а потом стала просить милостыню. Однажды ей в целый день ничего не подали, голодные дети плакали, она украла у булочника кусок хлеба. Из милости и сострадания к ее горестному положению, ее не повесили, но посадили на всю жизнь в тюрьму, а детей моих, как бродяг, отдали в богадельню. Вот что в этом письме… О, мои детушки, мои бедные детушки! – вскричал Дэвид с таким раздирающим сердце рыданием, что слезы брызнули из глаз всех.

– О, – продолжал Дэвид после минутного молчания, – я бы все простил ему, как христианин, клянусь Библией, которая лежит перед вами, господа. Я бы простил ему, что он отнял у меня все на свете, оторвал меня от родины, от дома, от семейства, простил бы ему, что он бил меня, как собаку… Как бы он ни мучил меня, я бы простил его… Но бесчестье жены и детей!.. Жена моя в тюрьме, дети мои в богадельне! О, когда я получил это письмо, мне казалось, что все злые духи ада забрались ко мне в грудь и кричат мне: «Отомсти ему!»

– Ты ничего больше не имеешь сказать? – спросил капитан.

– Ничего, мистер Стенбау, только, ради бога, не прикажите томить меня. Пока я в живых, я все буду видеть несчастную жену и бедных моих детушек. Сами изволите видеть, чем скорей мне умереть, тем лучше.

– Отведите его назад в трюм, – сказал капитан голосом, которому он тщетно старался придать некоторую твердость.

Два морских солдата вывели Дэвида. Нас тоже выслали, потому что суд должен был приступить к совещанию. Но мы не отходили от дверей, чтобы поскорее узнать решение. Через полчаса сержант вышел, в руках у него была бумага с пятью подписями – смертный приговор Дэвиду Монсону.

Хотя все ее ожидали, однако эта весть произвела горестное впечатление. Что касается меня, то я снова почувствовал раскаяние, которое уже не раз меня мучило. Не я захватил Дэвида, но я принимал участие в экспедиции. Я отвернулся, чтобы скрыть свое смущение. За мной стоял Боб, прислонившись к стене, в простоте сердца он не мог скрыть своих чувств, и две крупные слезы катились по суровому лицу его.

– Мистер Джон, – сказал он, – вы всегда были благодетелем несчастного Дэвида. Неужели вы теперь его покинете?

– Но что же я могу для него сделать, Боб? Если ты знаешь какое-нибудь средство спасти его, говори: я на все готов, хоть бы мне это самому бог знает чего стоило.

– Да, да, я знаю, – сказал Боб, – что вы добрый и хороший человек. Знаете что? Не можете ли вы предложить экипажу, чтобы все пошли просить за него капитана? Вы знаете, мистер Джон, он у нас милостивый командир.

– Плохая надежда, любезный мой! Однако же выбора нет, попробуем. Только ты, Боб, поговори с экипажем – нам, офицерам, нельзя этого предлагать.