Пил сидел за книгой, но, когда я отворил дверь, он поднял голову и, взглянув на меня, вскричал:
– Боже мой! Что это с тобой, Джон? Ты весь в крови?
– Пол Вингфилд ударил меня кулаком по лицу, – сказал я, – а вы мне говорили, чтобы я пришел к вам, когда меня кто обидит, я и пришел.
– Хорошо, – сказал Роберт Пил, вставая. – Будь спокоен, Джон, я с ним разделаюсь.
– Как?
– Да, конечно. Ведь ты пришел просить меня, чтобы я отплатил ему за тебя?
– О нет! Я пришел вас просить, чтобы вы помогли мне самому с ним разделаться, – отвечал я, положив свои маленькие пистолеты на стол.
Пил с удивлением посмотрел на меня.
– Да скажи, ради бога, сколько же тебе лет? – спросил он.
– Скоро тринадцать.
– А чьи это пистолеты?
– Мои.
– Давно ты умеешь стрелять?
– Уже года два.
– Кто же тебя учил?
– Батюшка.
– Зачем?
– Чтобы защищаться, когда понадобится, как, например, теперь.
– Попадешь ли ты в этот флюгер? – спросил Роберт Пил, указывая на дракона, который, скрипя, вертелся на шесте, шагах в двадцати пяти от нас.
– Думаю, что попаду.
– Ну-ка, попробуй.
Я зарядил пистолет, прицелился и посадил пулю в голову дракону, возле самого глаза.
– Браво! – вскричал Пил. – Ты и не дрогнул. О, ты не трус!
При этих словах он взял пистолеты, положил их к себе в ящик, запер и ключ спрятал в карман.
– Теперь пойдем со мной, Джон, – сказал он.
Я настолько доверял Роберту, что пошел за ним, не сказав ни слова.
Он сошел во двор. Воспитанники, столпившись в кучу, старались угадать, где это выстрелили. Роберт Пил подошел прямо к Вингфилду.
– Пол, – сказал он, – знаешь ли ты, откуда стреляли?
– Нет, – отвечал Пол.
– Из моей комнаты. А знаешь ли ты, кто стрелял?
– Нет.
– Джон Девис. А знаешь ли, куда попала пуля?
– Тоже нет.
– Вот в этот флюгер. Посмотри.
Глаза присутствующих обратились к раненому дракону на шесте, и все убедились, что Пил говорил правду.
– Ну, что же далее? – сказал Пол.
– Далее? Далее то, что ты ударил Джона. Джон пришел ко мне звать меня в секунданты, потому что он хотел драться с тобой на пистолетах, и, чтобы показать, что он, хоть и не велик, в состоянии попасть тебе прямо в грудь, всадил пулю во флюгер.
Пол побледнел.
– Пол, – продолжал Роберт, – ты сильнее Джона, но Джон ловчее тебя. Ты ударил ребенка, не зная, что у него сердце взрослого человека, и ты за это поплатишься. Ты должен или драться с ним, или просить у него прощения.
– Просить прощения у мальчишки! – вскричал Пол.
– Послушай, – сказал вполголоса Роберт, подойдя поближе, – если ты на это не согласен, то я сделаю тебе другое предложение. Мы с тобой одних лет, на рапирах деремся почти одинаково, мы приделаем свои циркули к палкам и пойдем с тобой за ограду. Я даю тебе срок до вечера, выбирай любое.
В это время зазвучал звонок к началу занятий, и мы разошлись.
– В пять часов, – сказал Роберт Пил, прощаясь со мной.
Я работал с таким спокойствием, что удивил всех товарищей, а учителя и не догадывались, что у нас случилось нечто чрезвычайное. Занятия окончились, мы опять пошли играть. Роберт Пил сразу же подошел ко мне.
– Вот тебе письмо от Вингфилда, он извиняется, что обидел тебя. Больше ты ничего от него требовать не можешь.
Я взял письмо: оно, точно, было наполнено извинениями.
– Теперь, – продолжал Пил, взяв меня под руку, – я скажу тебе одну вещь, которой ты не знаешь. Я сделал, что ты хотел, потому что Пол дурной человек, и урок от младшего будет ему очень полезен. Но не следует забывать, что мы не взрослые, а дети. Наши поступки не важны, слова ничего не значат, мы еще не скоро сможем занять место свое в обществе: я лет через пять или шесть, ты лет через девять или десять. Дети должны быть детьми и не прикидываться взрослыми. То, что для гражданина или воина есть бесчестие, для нас ничего не значит. В свете вызывают друг друга на дуэль, а в школе просто дерутся за волосы. Умеешь ли ты биться на кулаках?
– Нет.
– Ну так я тебя выучу. А пока ты не в состоянии будешь защищаться, я отколочу всякого, кто тебя обидит.
– Благодарю вас, Роберт. Когда же вы дадите мне первый урок?
– Завтра утром после занятий.
Роберт сдержал свое слово. На следующий день, вместо того чтобы идти играть во дворе, я пошел в комнату Пила, и он дал мне первый урок. Через месяц, благодаря моей природной предрасположенности и силе, какая у детей этого возраста встречается редко, я в состоянии уже был драться с самыми взрослыми воспитанниками. Впрочем, моя история с Вингфилдом наделала немало шума, и никто не смел обижать меня.
Я рассказал этот случай в подробностях потому, что он может дать верное понятие, как я мало походил на других детей. Я получил такое необыкновенное воспитание, что, конечно, оно должно было сделать и мой характер не таким, как у прочих людей в юном возрасте. Как я ни был молод, батюшка и Том всегда с таким презрением говорили мне об опасности, что я всю жизнь свою считал ее в числе препятствий. Это во мне не природный дар, а следствие воспитания. Батюшка и Том выучили меня быть храбрым, как матушка читать и писать.