Приключения Джона Девиса

Прошло тридцать лет, и Али все возвышался могуществом, почестями, богатством. Тридцать лет он, казалось, не вспоминал своей клятвы, и разрушенный Гоморр ждал развалин Содома. В эти тридцать лет Хаиница не раз говорила брату об его клятве; но он всегда, нахмурив брови, отвечал: «Подожди, все будет в свое время». И, обращаясь в другую сторону, производил другие убийства, другие пожары.

Посреди этого мнимого забвения материнской мести, Янина вдруг пробудилась от криков женщин.

Аден-Бей, последний сын Хаиницы, умер, и мать, как безумная, в разодранных платьях, с растрепанными волосами, с пеною у рта, бегала по улицам и требовала, чтобы ей выдали врачей, которые не спасли ее сына. В минуту все лавки были заперты, и повсюду распространились страх и уныние. Хаиница хотела броситься в колодезь гарема, но ее удержали; она вырывается и бежит к озеру, но и тут ее останавливают. Видя, что ей не дадут умертвить себя, она возвращается во дворец, разбивает молотком свои бриллианты и другие драгоценные камни, бросает в огонь свои шали и меха, клянется целый год не призывать имени пророка, запрещает своим служанкам поститься в рамазан, бьет и выгоняет из своего дворца дервишей, остригает гривы у коней своего сына, приказывает вынести диваны и подушки и ложится на рогоже, разостланной по полу. Потом она вдруг вскакивает: ей пришла в голову страшная мысль: причиною смерти ее сына — проклятие неотмщенной матери; Аден-Бея нет уже на свете потому, что Кардики еще существуют.

Она бежит к Али-паше, проникает в гарем и находит его там: он подписывает капитуляцию, заключенную с кардикиотами. Окруженные со всех сторон, в своих орлиных гнездах, они не сдались без условий. В этой капитуляции было поставлено, что семьдесят два бея, начальники знаменитейших скипетарских Фаресов, и все магометанского исповедания, приедут добровольно в Янину, где им окажут почести, приличные их званию; что семейства их будут наслаждаться безопасностью; что они могут свободно располагать своею собственностью и все без исключения жители Кардики будут почитаемы вернейшими друзьями визиря; что все прошедшее предается забвению, и Али-паша признается повелителем города, который он принимает под свое особенное покровительство. Али только что поклялся на коране свято исполнять все эти условия и приложил к ним печать свою, как Хаиница вбежала в комнату, крича:

— Будь ты проклят, Али! Ты причиною смерти моего сына, потому что ты не исполнил клятвы, которую мы дали покойной матери; я не стану называть тебя ни визирем, ни братом, пока Кардики не будет разрушен и жители его не истреблены. Женщин отдай мне и позволь мне делать, что я хочу: я буду спать на матрасе из их волос! Но нет, ты, как женщина, забыл свою клятву, а я ее помню.

Али не мешал ей говорить, а потом, когда она замолчала, он показал ей капитуляцию, которую только что подписал. Хаиница заревела от радости: она знала, как брат ее исполняет договоры с неприятелями, она поняла, что город живой достанется ей на растерзание, и с улыбкою на устах возвратилась во дворец свой.

Через неделю после этого Али-паша объявил, что он сам отправляется в Кардики, чтобы восстановить там порядок, учредить суд и полицию для защиты лиц и собственности жителей.

Я приехал накануне его отъезда; тотчас отправил к нему письмо лорда Байрона, в тот же вечер получил уведомление, что он примет меня на другой день.

С самого утра войска начали выступать, везя с собою страшную артиллерию англичан, она состояла из горных единорогов, гаубиц и конгревовых ракет: это были задатки от англичан за будущие услуги.

В назначенное время я отправился в жилище Али-Тебелени, дворец внутри, крепость снаружи. Я уже издалека слышал жужжание этого каменного улья, вокруг которого носились на конях посланные, развозившие приказания; большой двор походил на огромный караван-сарай, куда съехались путешественники изо всех восточных стран. Всего более было албанцев, которые в своих богатых костюмах, в фустанеллах белых, как снега Пинда, куртках и камзолах бархатных, алых, узорчато обшитых галунами, в своих шитых кушаках, из-за которых выставлялся целый арсенал кинжалов и пистолетов, казались князьями; тут были и дели в своих высоких, остроконечных шапках, и турки в широких шубах и чалмах, и македонцы с алыми перевязями, и черные как смоль нубийцы; все эти люди беспечно играли или курили и только по временам, слыша топот коней под сводами, поднимали голову и глядели на посланных, которые отправлялись с какими-нибудь кровавыми повелениями.