Приключения Джона Девиса

Маневр был в ту же минуту исполнен. «Прекрасная Левантинка», вместо того чтобы идти с попутным ветром, замедлила ход свой и повернулась к фелуке бортом. Пираты, идя на парусах и на веслах, зацепили своим бугспритом за бакштоги нашей бизань-мачты, и суда так сильно стукнулись, что часть нашего борта обломилась. В ту же самую минуту, как будто суда воспламенились от столкновения, поднялось облако дыму, раздался ужаснейший гром, и «Прекрасная Левантинка» дрогнула до самого киля: пираты выпалили из своих двенадцати орудий. К счастью, я успел закричать: «На земь!» Все те, которые бросились ничком, остались в живых, прочие были поражены картечью. Потом, вставая посереди дыма, мы увидели, что пираты, как демоны, спускаются со своих реев, с бугсприта, перескакивают со своей палубы на нашу. Тут уже нечего было командовать; я бросился вперед и разнес череп топором первому, кто мне попался.

Невозможно изобразить подробностей этой страшной сцены; всякий дрался сам по себе и насмерть. Я отдал свои пистолеты Апостоли, потому что он был слишком слаб, не мог действовать ни топором, ни саблею, и два раза противники мои падали от ударов, которые не мною были нанесены. Я бросился вперед, как безумный, чтобы не пережить нашего поражения, которое легко было предвидеть; но, по какому-то чуду, дравшись с четверть часа, опрокинув все, что представлялось мне на пути, я не получил еще ни одной раны. В это время два пирата вдруг на меня бросились: один из них был юноша лет восемнадцати, другой человек лет в сорок. Махая топором, я задел молодого человека по ляжке: он вскрикнул и упал. Избавившись от этого, я бросился на другого, чтобы раскроить ему голову. Но он одною рукою схватил мой топор, другою нанес мне в бок удар кинжалом, который, к счастью, попал прямо в пояс мой, наполненный золотом. Боясь, чтобы он не повторил своего удара, я схватил его поперек тела; окинул быстрым взором корабль наш, и, видя, что пираты везде побеждают, закричал: «Пора!», Апостоли побежал к кормовому трапу.

Пират был ужасный силач, но я искусен в борьбе, как древний атлет. Никогда братья, встретясь после долгого отсутствия, не обнимались так крепко, как мы, чтобы задушить друг друга. Борясь, мы дошли до того места, где стена обломилась, когда суда столкнулись; ни один из нас этого не видал, и мы оба упали в море так, что никто не заметил.

Как скоро мы очутились в воде, я почувствовал, что руки пирата разжимаются. Я тоже, увлекаемый врожденным чувством самосохранения, которого человек преодолеть не в состоянии, выпустил своего противника, нырнул, и вынырнул уже в нескольких шагах за кормою «Прекрасной Левантинки». Я удивился, что она еще не взлетела на воздух. Зная Апостоли, я нисколько не сомневался в том, что он исполнит мое приказание. Подождав несколько минут, и, видя, что ничего нового нет, я подумал, что, верно, с бедным моим приятелем что-нибудь случилось. Пираты овладели всем судном. Тогда уже начиналось смеркаться; я воспользовался этим, чтобы укрыться от них, уплыв подальше. Я плыл, не зная сам куда и повинуясь безотчетному инстинкту, по которому человек всегда старается отдалить минуту смерти, хотя и не надеется остаться в живых. Но потом я вспомнил, что в ту минуту, как у нас переломило мачту, мы находились почти прямо против островка Нео, который, как мне казалось, должен быть милях в двух к северу. Я обратился в ту сторону, и, чтобы пираты меня не видали, плыл сколько можно под водою, выставляя по временам голову только для того, чтобы перевести дух. Однако, несмотря на все мои предосторожности, две или три пули, взбрызнув подле меня воду, доказали, что пираты обратили на меня свое внимание. К счастью, все эти пули пролетели мимо, а вскоре я был уже вне выстрелов.

Положение мое было очень незавидное. Я проплыл бы две мили, если бы море было спокойно, но буря разыгрывалась; волны росли и росли, гром грохотал над моей головою, по временам молнии, как огромные змеи, озаряли гребни волн голубоватым светом, который придавал им страшный вид. Притом мне ужасно мешало платье, и моя греческая юбка, широкая фус-танелла, напитавшись водой, так и тянула меня ко дну. Через полчаса я почувствовал, что начинаю ослабевать и непременно погибну, если не освобожусь от этой тяжести; я повернулся на спину и, после ужаснейших усилий мне удалось кое-как разорвать шнурок, которым фустанелла была привязана; потом, спустив ее с ноги, я ободрился и поплыл скорее.