Приключения Эмиля из Леннеберги

Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль знал, что его папа славится своей бережливостью — он, может быть, решил с сегодняшнего дня снашивать подметку только на одном башмаке, а на другом беречь.

Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный кровоподтек. И тогда он все понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль, и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он помнил, что пальты — самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.

— Гляди, пап, — радостно крикнул он, — что у нас сегодня на обед! Пальты!

Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул на сына. Было ясно, что он все еще не забыл про мышеловку. И Эмилю еще больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.

— Ты только погляди, сколько тут в миске теста! — И он чуть ли не весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжелую миску…

Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него из рук, перевернулась в воздухе, и все тесто, приготовленное для пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь, отдыхал на траве под окном.

— Б-л-у-р-п! — только и произнес папа, потому что вряд ли кто-нибудь на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов.

Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту, взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом дальнем конце Леннеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое темное тесто.

Как раз в этот миг из прачечной вышла Крюсе-Майя. Она промывала там свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом, залитым темной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.

На визг Крюсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и завопила как оглашенная:

— Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!

Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, все еще в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и лицо папы от налипшего теста для пальтов.

— Послушай, — сказал папа, — постарайся все же наскрести с меня теста хоть на три-четыре штучки. Очень хочется пальтов!

Но мама Эмиля только горестно покачала головой.

— Что с воза упало, то пропало, — сказала она. — Придется печь картофельные оладьи.

— Ха-ха-ха! Вот так так! — распевала маленькая Ида. — Ни обед, ни ужин! Никому не нужен!

Папа строго взглянул на нее, и она тут же умолкла. Мама Эмиля попросила Лину натереть картошку для оладьев. А ты, верно, и не знаешь толком, что такое картофельные оладьи? Это очень вкусная еда! Что-то вроде лепешек, но только не из теста, а из свеженатертого сырого картофеля. И, уж поверь мне, они гораздо вкуснее, чем ты думаешь.

Лина быстро натерла целую гору картошки. Густая серо-желтая, чуть красноватая масса до краев наполнила ту самую миску, в которой недавно было тесто для пальтов и которую мама сняла с папиной головы. Не мог же он таскать ее на себе целый день! Он ведь не викинг!

Папа отмылся наконец дочиста и пошел, в ожидании картофельных оладьев, на поле косить рожь. Не успел он уйти, как мама отодвинула засов на сарае и выпустила Эмиля.

— Давай играть в "Дуй-передуй", — тут же предложил он сестренке Иде, чтобы размяться после долгого сидения.

Ида от восторга запрыгала на одной ножке.

"Дуй-передуй" была замечательная игра. Ее выдумал сам Эмиль.

Заключалась она вот в чем: надо было прыгать на одной ножке по особому маршруту. Со двора в прихожую, из прихожей на кухню, из кухни в спальню, из спальни снова на кухню, из кухни в прихожую, из прихожей во двор, со двора снова в прихожую и так далее. Причем всякий раз, когда Эмиль встречался с сестренкой Идой, они должны были одновременно ткнуть друг друга в живот указательным пальцем и громко крикнуть "Дуй-передуй".

Вот и вся игра. Но Эмилю и Иде она казалась очень увлекательной. Когда же Эмиль в восемьдесят восьмой раз прискакал на кухню, он столкнулся с Линой, которая шла к плите с полной миской натертого картофеля, чтобы начать печь оладьи. И так как Эмиль решил, что Лина обидится, если не принять ее в игру, а он не хотел никого обижать, он на скаку ткнул ее пальцем в живот и громко крикнул:

— Дуй-передуй!

По правде говоря, этого он, конечно, не должен был делать, ведь он отлично знал, что Лина больше всего на свете боится щекотки.

— И-и-и-и-и! — завизжала Лина и стала извиваться, как гусеница. При этом миска — представь себе, какой ужас! — выскользнула у нее из рук…