«Приключения, фантастика» 1994 № 06

— А-а-а! Чудовище! Они напустили на нас чудовищ!!! — заорали из толпы, разом переставшей избивать активистов. — Спасайся, кто может!

— Собрание закрыто, сограждане! — торжественно объявила с трибуны дура Мочалкина. — Прошу расходиться! — и спрыгнула вниз, на покореженного инвалида Хреноредьева.

— Ух ты, едрена-матре-ена-а! — удивился тот.

Именно в этот миг Чудовище почувствовало, как в него вонзилось не меньше десятка пуль. Оно тут же полностью вылезло из люка, съехало по трапу чуть ниже. И спрыгнуло на землю.

— Спасайся!

— Убивают!!!

— Вот она, кара! Пришли!!! Праведные!!!

В давке затоптали Бегемота Коко, отдавили ему все четыре руки. Брюхо у Коко было непробиваемым. Голова тоже. Мочалкина выносила с поля боя Хреноредьева, на руках, как младенца. Длинный Джил сидел на корточках, охватив руками голову, и мычал.

— На колени! На колени, грешники! Падлы! — орал какой-то сумасшедший.

Папаша Пуго очнулся наконец. Он висел и гыгыкал радостно. Наблюдал, как из кармана синенькой телогрейки, расшитой голубями мира, выбирается на свет Божий котособаченок Пипка.

Вид у Пипки был еще тот — помятый и напуганный. Он полз, цепляясь всеми семью лапками за грубую ткань, полз вверх, норовил до плеча добраться и устроиться на нем. Папаша Пуго тянул к нему свои непомерные обезьяньи губы, облобызать хотел Пипку. Но не доставал. Венок сполз папаше на левый глаз, прикрыл его. Папаша почти ничего не видел. Да в общем ему было и наплевать на это.

— Чудовищев напутают, бабы! Спасайся! Вот он, суд праведный!!!

— Атас!

— Шухер!

— Щя мочить начнут, падлы!

— Едрены катаклизьмы!!!

Пак стоял на прежнем месте и в упор расстреливал Чудовище. Но то и не думало падать. Оно медленно, неотвратимо приближалось. Трус и балбес Гурыня удрал. А Пак все стрелял и стрелял. До тех пор, пока Чудовище не вырвала у него из рук железяки и не закатило затрещины. Он упал и сразу провалился во тьму.

Но ознаменовалось это мгновение еще и другими событиями:

— Это не я! — возопил изуродованный Буба.

Пипка добрался до плеча, уселся поудобнее и взмявкнул.

Толпа замерла, как по команде, кто где стоял — так и застыли. Головы одновременно поднялись к небу, туда, откуда послышался вдруг резкий неумолкающий треск.

Над площадью, взметая тучи пыли, разгоняя мусорные валы, наводя ужас и поселяя в сердцах ледяное оцепенение, срывая шапки с голов и сбивая воздушной волной с ног ослабленных, зависли четыре больших и черных винтокрылых машины. Никто не видал таких прежде, разве что слыхали от стариков, да и то не все. Но это не меняло дела — пришла она, кара небесная, зависли над головами те, кто судить не будет. И пощады теперь не жди!

Машины медленно снижались. В один миг площадь стала такой чистенькой, какой ее никто не видывал отродясь — будто сотня дворников с метлами прошлись по ней, а следом проползла сотня поломоек с тряпками в руках.

Народ, опомнившийся и трясущийся от страха, разбежался — кто куда. Только папаша Пуго висел на трибуне. Да котособаченок Пипка сидел на его плече. Один не мог убежать. Второй ничего не понимал и вдобавок после папашиного кармана ему все раем казалось.

Правда, за бачками оставались еще двое: Чудовище и Пак Хитрец. Но их не было видно сверху, они притаились за опрокинутыми широченными крышками.

Чудовище приглядывалось, прислушивалось. Теперь ему было понятно, кто тарахтел в небе там, возле дыры, ведущей в берлогу Отшельника. Но и оно не знало, чего ждать от этих посланцев небес. Думало, вот спустятся, выйдут, а там и видно будет, что к чему и что почем. Хитрец помалкивал, жался к холодному баку. Он только прочухался и не все понимал.

Машины не спустились на землю. Повисели, повисели и медленно, поднимая еще больший ветер, почти ураганный, сорвались с места. Лишь одна осталась. Но и она приподнялась чуть повыше, сбросила черненький бочонок — прямехонько к трибуне.

Бочонок упал беззвучно. Из него что-то разлилось, растеклось… И вдруг полыхнуло огнем — стена пламени взмыла вверх, но через секунду осела.

Боковым зрением Чудовище видело, что и в поселке повсюду: и справа, и слева, и в глубине — что-то полыхает, горит, дымится. Но оно не могло оторваться от зрелища, которое лишало воли, притягивало к себе и вместе с тем вселяло в душу нечто большее, чем просто ужас. Посреди растекающегося огня стояла утесом бордовая трибуна с привязанным к ней папашей Пуго. Она медленно, но уверенно занималась. Языки пламени колыхались, то скрывая папашину фигуру от глаз, то-открывая ее. Истошно визжал, совершенно не своим голосом, котособаченок — ему некуда было спрыгнуть, кругом бушевал огонь.

— Папанька!!! — заорал вдруг Пак. И выскочил из-за укрытия. — Папаня!!!

Но дым уже занавесил все. Лишь пробивалось негромкое, еле слышное:

— Гы-ы! Гы-ы-ы!!!

Собиравшаяся уже улетать машина подправила к бакам, снизилась — не больше трех метров отделяли ее от земли. Высунувшийся ствол нащупал орущего Пака.

Но выстрелить из машины не успели — Чудовище резко подпрыгнуло вверх, уцепилось за маленькое зелененькое крылышко, машину качнуло, ствол спрятался, раза два или три выстрелив. Но все мимо.