Хук был недоволен. Более того, он был зол и хмур. Они уже перевернули вверх дном три дюжины черных притонов, облазили сотни километров подземелий. А выгнать наверх удалось лишь тысячи с две этих долбанных сатанистов-обор-мотов! Хорошо там Ивану у себя в России планы разрабатывать да сроки назначать, командовать хорошо и вольготно! Мол, давай, Хук, шуруй, подсуетись, да так, чтоб все это отродье довести до белого каления и вышвырнуть прямо на поверхность, под ножи и дубины мародеров и бандюг — этого, мать его, «восставшего мирного населения», которое грабит и громит лавки и банки, насилует друг дружку, режет в лоскуты, заливается всяким дерьмом по самое горло, колется на дармовщинку, обкуривается и снова — грабит, режет, стреляет, громит! Иван говорил, мол, отвлекающие маневры, дескать, Крузя с «длинными ножами» малины взбаламутит, шухер подымет, народишко распалит, эти пидермоты из подземелий на народишко налезут, власти всех разом усмирять да калечить начнут… в такой бузе Цай с Дилом Синклит за горлышко и возьмут. Ага, взяли, как бы не так! Хорошо рассуждать да стрелочки на планах и картах рисовать!
Еще совсем недавно, какие-то месяцы, недели назад они с Крузей и Кешей по притонам Черного Блага такой шорох наводили, что дым коромыслом стоял. Но это подготовка шла. А как за дело браться, так и притоны поопустели! Где они, сатанисты эти поганые?! Где она, эта мразь чокнутая?! Неужто порядочными стали, повылазили наверх и на работу в белых сорочках ходят… хрена! Там вообще сейчас никто ни на какую работу не ходит, там сейчас гулеванье идет! Нет, лучше и впрямь на заправщике было с Крузей на пару сидеть да стаканить, самогонкой заливаться! Или дело делать.
А тут дела нет. Дело было в Дублине. Хук вспомнил свою прекрасную Афродиту. И прослезился. Сволочь она была, паскудина, стервозина и сука. Но все же своя, родная. Зря ее Арман так строго, не по-людски это. Правда, и она не по-людски, чуть не погубила Хука, чуть не сгноила в помойном баке… но все равно жаль. Арман, он же Крузя, все рассказал Хуку по совести и начистоту: как наказал хахалей Афродити-ных, как повесил ее саму на простынях да выставил в окошко на обозрение, проституткам местным на увеселение, а прочим в назидание. Жалко ее… да сама ведь себе дорогу проложила, сама себе подлянку подкинула. Хук горестно вздохнул, вытер ладонью холодный пот со лба. Он не помнил, как его вытащили из бака, как в бот к Дилу Бронксу сунули, как выхаживать начали. Ежели б не братва десантная, не Крузя с Дилом да не Ваня с Гугом, глодали бы его косточки псы бездомные. Он им по гроб жизни обязан!
Но ведь не лбом же теперь биться о пустые стены!
Хук крепко выматерился. И еще разок саданул в зеркала.
Ну их!
Наверху его ждал сам Легавый, толстый коротышка с усиками аля-мехико, серпом к подбородку, и все тот же Муга Муравей, бестолковый, но дотошный. В ногах у них извивался лохматый хмырь с шестиконечными наколками на щеках, один из этих испарившихся пидермотов-сатанистов.
— Чего разлегся, тварь!
Хук с ходу саданул кованным сапогом прямо под ребра хмырю.
Муга вздернул его, поставил на тощие, обтянутые черной кожей ножки. Ткнул прикладом в живот и заорал благим матом:
— Сми-ирна-а-а!!!
Хмырь вытянулся как мог. И тут же получил от Легавого по зубам. Одновременно прозвучал вопрос:
— Где вся ваша сволочь? Отвечай!
— В богадельни подались, — ехидно пробубнил хмырь, выплевывая выбитый зуб.
— Пристрели его! — холодно приказал Муравью Хук. Муга поволок хмыря к провалу в нижние этажи — будет лететь как в бездонную могилу, как в преисподнюю.
— Не-е-ет! — завопил вдруг резанной свиньей хмырь. — Не на-а-адо!!!
— Говори! — коротко бросил Хук в минутном раздумьи.
— Я все… я все скажу!
Хмырь упал на колени, пополз к Хуку, принялся вылизывать запыленные сапоги. На него было противно глядеть. Но дело превыше всего.
— Они их увели!
— Куда?
— Еще ниже.
— Там никого нет! Ты врешь, гнида!
— Есть!
— Нет!!!
— Есть! — хмырь рыдал, бился лбом о каменные плиты. Ему, видно, больше нравилось вести беседы, ползая на брюхе.
— Они все там! С ними чего-то сделали. Их усыпили… а может, убили! Я не знаю… я видел только, один сбежал, весь волосатый, с когтями, но я его узнал, он всегда ходил на мессы, его чуть в жертву не принесли, еще год назад было, а щас с рогами, маленькими такими, и волосатый!
Хук насторожился. Дернул затвором.
— Говори, падла! Все говори!
— Больше не знаю! Ничего не знаю!
Коротышка Легавый вклинился, поглаживая ус коротким жирным пальцем:
— Тут дело нечистое.
Хук кивнул. И достал парализатор, не из лучемета же бить этого червя!
— Мне страшно, — пролепетала Светлана. — Не смотри на него, не надо!