Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны

— Все прошло нормально. Мое появление оказалось для него сюрпризом, его очень заинтересовала легкость, с которой мне удалось попасть в Германию, и то, что мне задавали при этом так мало вопросов. За границей и за вокзалами тщательно следят, пройти тайком было бы очень трудно. Я не буду вам рассказывать о том, что ощутили мои нервы, когда я увидел первого жандарма на перроне в каске с острым шишаком. Это было первым, что я заметил.

И с легким волнением, больше угадываемым, нежели заметным, низким голосом мой собеседник поделился со мной впечатлением, которое произвел на него неожиданный вид этого смешного «громоотвода», который с надменностью притягивал к себе все молнии неба.

— Я проехал еще три городка, — продолжал Гроссман, — перед тем, как прибыл в М. и в каждом посещал клиентов, которым говорил, что я брат шефа, который из-за продолжительной болезни печени поручил мне эту поездку. Неприятности начались уже в М. Вначале клиент, к которому я зашел, принял меня прямо перед огромным портретом Бисмарка.

— Я вел с вами дела, — сказал он, — с вашим домом, но отныне это стало невозможно. Вы, нейтралы, думаете, что остались вне этой священной борьбы; воля ваша! Но я у вас больше ничего не куплю. Кто не с нами, тот против нас.

Не знаю почему, но я подумал, что этот оригинал сообщит обо мне полиции, и почувствовал, что мое спокойствие покинуло меня как раз в тот момент, когда оно мне было нужнее всего. Меня не волновало больше ничего, кроме этих смутных страхов, страха неизвестности, страха неопределенности… Когда я направился в военный госпиталь, мне показалось, что за мной следят. Я остановился на первом углу на улице перед табачным ларьком и погрузился в изучение большой коллекции сигар с золотистыми колечками, при этом я попытался в отражении стекла витрины увидеть того, кто следил за мной; сомнений не было — следил именно он. Но я взял себя в руки: я был на главной улице, ничего удивительного, тут же множество прогуливающихся пешеходов. Я повернул направо в переулочек, потом налево в другой — этот человек упрямо шел за мной. У меня мороз пробежал по коже, и капли пота потекли по лбу. Идти в сторону госпиталя? Но благоразумно ли это? Не скомпрометирую ли я доктора Х.? Мой страх внушал мне сотни разных причин, все исключительно разумные, чтобы отказаться от задуманного предприятия, вернуться на вокзал, запрыгнуть в первый поезд… Мои нервы были на пределе. Я напрасно пытался успокоиться, тогда я принялся ругать самого себя: подлец, жалкий трус, куда подевалась вся твоя энергия?! Первая трудность — и ты уже готов махнуть на все рукой, это же всего три трудных дня, а что ты будешь делать, если такое продлится неделями, месяцами?

Да, но безымянный страх, подлый страх душил меня за горло, я боялся не смерти, но именно такой смерти, и я видел прямо перед собой ироничных и полных ненависти судей, их жестокие лица прусских юнкеров, тяжеловесные речи обвинителя, допросы, жалкие до смешного речи моей защиты, прения, в которых они неизбежно и жестоко постараются заставить меня выдать моих соучастников, а затем тюрьма, расстрельный взвод, вся эта процедура, вся сцена явственно встала перед моими глазами и это было страшней, чем сама смерть!

А мой человек продолжал вертеться вокруг меня, не был ли он действительно полицейским в штатском? В коричневом костюме, старой фетровой бежевой шляпе, что привело его на угол этого тупика? Что он ищет? Но нет! Он не следит за тобой! Разве ты не видишь, как он смотрите по сторонам, как он улыбается? Ах, вот оно что! Вот кого он ждал — полную блондинку, которая как раз открывает окно, чтобы дать ему знак, что она готова, что она скоро спустится, что ей понадобится не больше, чем всего лишь какие-то четверть часа.

— Итак, жизнь прекрасна! Я широко улыбнулся, чем удивил пожилую даму, идущую навстречу мне, волоча ногу. Тем хуже для нее, если она подумает, что я насмехался над ее увечьем.

Я подозвал одного мальчугана:

— Эй, малыш, где тут военный госпиталь?

Он ответил, причем объяснил очень старательно. Я последовал за его жестами и вскоре добрался до пригорода: длинная улица, на правой ее стороне дома из блестящего кирпича: желтоватого, красноватого и темного, другие фасады окрашены, одни охровой краской, другие землистого цвет или грязные, как пачкотня некоторых современных мазилок, считающих себя художниками-модернистами.